— Как думаешь, Маркел Ипатич, победим японца?
Зыков смущенно кашлянул, отложил не очень привычную в его руках вилку, отозвался:
— Занепременно, ваше благородие!
Учитель Симантовский выпрямился, подлил себе водки, выпил, после чего, подперев кулаком подбородок, изучающе уставился на крестьянина:
— Позвольте полюбопытствовать, на чем зиждется ваша уверенность, уважаемый Маркел Ипатьевич?
Зыков в свою очередь воззрился на Симантовского. Немного подумав, рассудительно проговорил:
— Видал я этих япошек, когда за грузом в Маньчжурию ходил. Мелкий народец. Куда им супротив нашего мужика? Не выдюжат. Занепременно побьем.
— Глас народа! — одобрительно проговорил пристав. — С таким мужиком не только японца одолеем!
Учитель, сразу утратив к Зыкову всякий интерес, потянулся за графинчиком с водкой. Ни к кому не обращаясь, пробормотал:
— Мужик мужику рознь….
— Одолеем! — согласно кивнул священник. — Надо бы молебен отслужить. Во славу оружия русского и для поднятия духа народного.
— Дело говорите, Фока Феофанович, — поддержал его Збитнев. — Дух поднимать надо. А то урядник третьего дня доносил, мужики в кабаке нехорошие разговоры ведут.
Он покосился на Маркела Ипатьевича, и тот, будто чувствуя себя виноватым, втянул голову в плечи:
— Так то ж, ваше благородие, Платон Архипыч, не старожильцы разговоры ведут, а лапотоны расейские, голь переселенческая. Понабрались заразы в Расее, и тут ее распушают…
— Это кто же рот открывает? — как бы между прочим поинтересовался пристав.
— Да курские… — махнул рукой Зыков. — Аниська Белов, к примеру, али Игнашка Вихров с Васькой Птициным…
Взгляд пристава потяжелел:
— Ты, Маркел Ипатьевич, соберись-ка с Мануйловым да другими старичками, потолкуйте об этом хорошенько. Пресекать надо смуту. Не дай бог, разведете у нас социалистов да бунтовщиков.
Ощутив в голосе станового скрытую угрозу, Зыков напыжился:
— Нешто мы без понятия, ваше благородие? Основательным домохозяевам от энтих смутьянов урон один.
— Урон? — слегка оживился Симантовский. — Мне казалось, напротив. Насколько я знаю местные нравы, нынче вы платите мужику, который на вас батрачит, семьдесят одну копейку в день, бабам — сорок восемь, а подросткам и того меньше — тридцать две. Да и расчетец при уходе весьма своеобразный производите. За харчи — долой, за одежонку — долой. Вот и уходит мужик от вас по осени почти при собственном интересе… Только переселенцы на таких условиях и работают. А раньше-то батрак вам больше целкового стоил, самим горбатиться приходилось. Не так разве?
Зыков обиженно насупился, покраснел. Однако спорить с учителем не стал, проговорил веско:
— На крепком мужике империя держится, Расея…
— Ого! — не без иронии восхитился Симантовский. — Весьма верное суждение!
Пристав, внимательно слушавший учителя, тяжеловато прищурился:
— Да вы, Николай Николаевич, политэконом. Произведения Маркса, должно, почитывали…
— И Маркса почитывал, — усмехнулся Симантовский, задиристо выпячивая узкую грудь.
Отец Фока примирительно поднял руки:
— Будет вам, господа! Все от лукавого…
— Не скажите, Фока Феофанович, не скажите… — с тем же тяжелым прищуром заметил Збитнев. — Пролетарии народ мутят. На днях из уездного полицейского управления циркуляр получил. За подписью самого исправника, Попова Константина Ардальоновича. Забастовки всякие чинят. В Харьковской и Полтавской губерниях крестьяне бунтуют. Да и у нас под боком, в Новониколаевском поселке, не все ладно, кружки социал-демократические организовывать стали. Взяли моду сборища устраивать, маевками называют, газетки пролетарские, против царя печатающие, почитывают…
— Всех этих социалистов, которые супротив царя идут, пропалывать надо! С корнем рвать! Чтоб семя злонамеренное не дали! — свирепо вдруг взвился Зыков.
Задремавшая Артемида Ниловна испуганно дернулась, захлопала глазами. Даже Симантовский поперхнулся водкой.
— Вот видите! — ни к кому не обращаясь, воздев указательный палец с коротко остриженным широким ногтем, погрозил кому-то Платон Архипович. — Мужику все эти пролетарии и социалисты глубоко противны! Крепкому крестьянину бунтовать некогда, ему хозяйствовать надо, капитал заводить. В них опора царя!
Зыков воинственно тряхнул бородой:
— Да пусть только государь император глазом мигнет, мы этих супостатов, как вшей, передавим!