– Что… со… мной… случилось? – через силу выдавил я из себя. Всё же думал-то я по-русски, а слова сами собой произносились на ранее неизвестном мне языке. Тяжеловато пока было собрать все мысли в кучу.
– Ты упал с лошади, мой милый. У тебя была тяжёлая травма и лекари долго боролись за твою жизнь, – она мягко улыбнулась, но в её глазах мелькнула тень беспокойства. – Мне в какой-то момент показалось, что я потеряю тебя. – Она нежно обняла меня, прижав к груди. Я почувствовал упавшую мне на шевелюру слезу.
Я смог наконец-то осмотреться вокруг, замечая детали комнаты. Высокие стены из массивного тёмного дерева были украшены резьбой в виде виноградных лоз и цветов. Узкое окно с толстым стеклом пропускало слабый свет, мягко освещая всё вокруг. На столе стояли подсвечники, оплывшие остатки множества свечей свидетельствовали о долгих ночах, которые кто-то проводил у моей кровати, судя по всему, не покидая своего поста даже на минуту. Тяжёлый занавес цвета вина на окнах едва приподнимался от сквозняка, приоткрывая вид на сад снаружи.
Женщина снова заговорила, прерывая мои размышления.
– Я всегда считала, что тебе рано ещё совершать прогулки верхом, но ты такой же целеустремлённый, как и твой отец, – она вздохнула, но её голос не терял мягкости. – Но ты должен помнить, что я всегда буду рядом, что бы ни случилось.
Я внимательно посмотрел на неё, пытаясь найти слова, чтобы выразить свои мысли. Мне хотелось сказать ей, что я другой, что не тот, кого она знала, но слова, готовые сорваться с языка, буквально застряли в горле. Страшно представить, как отреагирует мать на то, что её ребёнок умер, и вместо него в его теле поселился взрослый мужик. Вместо этого я практически по слогам произнёс:
– Спа-си-бо, ма-ма…
Она погладила меня по щеке, прижимая мою руку к своей.
– Я всегда буду с тобой, Эрвин. Даже если ты почувствуешь, что мир стал чужим и всё против тебя, помни, что у тебя есть я.
Мы молчали какое-то время, и это молчание наполнило меня спокойствием. Я посмотрел на мать Эрвина, и вдруг душа наполнилась спокойствием и нежностью по отношению к ней.
Слова об отце пробудили во мне кое-какие воспоминания. Смутные и по-детски наивные. А папашка-то у меня ой какой непростой. Не кто-нибудь, а герцог Арвид дель Вайсберг, советник и правая рука нашего императора. Это я почерпнул из обрывков воспоминаний ушедшего за грань сознания мальчика.
– Мама, – это слово давалось мне всё лучше и естественнее, – а я… Я правда сын герцога?
– Да, Эрвин. Ты сын герцога, хотя и родился не в браке, – её голос был спокойным, но в глазах мелькнула тень горечи. – Но это неважно. Ты наш, и герцог признал тебя своим сыном. Твоя жизнь – это его кровь, его наследие. Ты такой же сильный и смелый, как и твой отец. И однажды, я уверена, ты докажешь всем, насколько ты ценен.
Как ни странно, но эти слова грели мне душу. Пришло понимание, что в этом новом мире, в этой новой жизни меня многое ждёт впереди. Но было ещё и чувство благодарности этой молодой женщине, которая по прихоти Мироздания стала мне матерью. Я всем своим сердцем чувствовал исходящую от неё любовь, теплоту, нежность и заботу.
В той своей, прошлой жизни, я рано лишился родителей. Меня воспитывала родная сестра отца, у которой помимо меня были ещё дочь с сыном. Ну и понятно, кому в семье доставались любовь и забота, а кому и затрещину могли выписать за малейшую провинность. Едва закончив школу, я попросту сбежал из дома и начал самостоятельную жизнь. Всего в своей жизни я добился сам, своим трудом и своим умом.
То, что я в этой новой жизни являюсь пусть и внебрачным, но всё же сыном второго человека в государстве, было очень даже хорошим стартом. Хуже было бы, окажись я в теле простолюдина. А значит, надо в полной мере воспользоваться предоставленными мне возможностями.
Прошло несколько дней. Я ел, кормила меня с ложечки моя новоиспечённая мама, пил горькое лекарство, от которого накатывала сонливость, и в перерывах между сном пытался хотя бы начать строить какие-либо планы на будущее. Получалось это откровенно плохо. То ли те самые микстуры затуманивали сознание, то ли просто детский организм плевать хотел на вселившееся в него взрослое сознание. Порой мне дико хотелось побегать, позапускать деревянные кораблики в пруду. В общем, обычные детские радости.
В один из таких дней, когда солнечный свет заливал комнату, я, сидя на кровати, вставать мне пока не разрешали, а вот так сидеть было уже можно, спросил:
– Мама, а где мы? Почему мы здесь?
Леди Адель, а именно так звали маму Эрвина, задумалась, обводя взглядом комнату, прежде чем ответить: