Проснулся от того, что открылась кормушка, и принесли завтрак. Каждый день, в 6.30, мы получали хлеб на весь день, и сахар. Арестантская пайка. Самое святое, на что никто и никогда, не один человек, не имел права позариться. В камере поднялся шум, народ стучал тарелками и ложками. Два человека получили хлеб на все восемнадцать человек, а затем выстроилась длинная очередь за супом, с тюлькой. Мой «семейник», Володя, протянул чашку с чаем, и, усевшись на корточки, не обращая внимая на галдёж, мы пили чай, и только потом, я смог умыться и перекусить. Из вещей у меня ничего не было, и, попросив у одного из «семейника», станок, одноразовый для бритья, стал бриться.
– Братан, куда ты собираешься? – спросил Мойша, мой «семейник».
– Должен адвокат прийти, или следак.
– Забудь, никто не придёт, – ответил Мойша, и ухмыльнулся.
– Почему?
– Потому, что вся ситуация со следаком, идёт не один месяц. Менты не торопятся, хотя на рассмотрение дела дают два месяца. После чего прокурор должен продлить арест, либо освободить. Тюряга забита. До отказа. Мы тут уже по полгода сидим. И когда ждать суда, мало кто знает. Игорь, «Кучерявый», уже год катается, так, что ты дома. Это база. Привыкай.
Маленький, щупленький Мойша, был типичным представителем еврейского народа. Добрый, весёлый, покладистый человек. Задержали за какой-то пустяк, и Мойша, уже себя чувствовал настоящим арестантом. Матёрым зэком, в авторитете, имея за плечами полгода отсидки. Значительно позже, в своих романах, еврей Мойша, хитрый, коварный, смешной, часто находил место, как реально действующий персонаж.
Для меня на тот момент, полгода это был срок, и ничего не оставалось, как прислушаться к Мойше, и учиться делать утренний «сникерс», вместо супа с тухлой рыбой. Утром баландёр мерял сахар на всю камеру спичечной коробкой. Это примерно столовая ложка сахара. И потом многие, сокамерники, на пайку хлеба, высыпали пайковой сахар, поливая чаем или простой водой. Вкуснотища неимоверная. Не верите? Можете сделать, и убедитесь, что это чистая правда. И никакой чёрный, или молочный шоколад, не заменит вкуса того самого тюремного «сникерса».
Один раз, я по незнанию, взял лишнюю ложку сахара и съел. Мне сделали замечание, и простили. Хотя могли наказать. На общем режиме это серьёзный косяк, человека могут объявить крысой, и намазать лоб зелёнкой. Даже спустя не один год, проведённых в колонии, вспоминая этот момент, чувствовал себя неловко. Зато, что съел чужой, пайковой сахар. Совесть мучала, не отпускала. Чужое никогда брать нельзя, в тюремной камере и колонии. Если у человека есть моральные принципы и устои.
* * *
Жестокость к подследственным проявлялась в девяностые годы, когда проходили плановые учения спецназа. Арестанты их прозвали – «мотоциклисты». Устраивался самый настоящий беспредел, когда ОМОН, входил в корпуса тюрьмы, и открывая камеру за камерой, бросал взрыв пакеты, стрелял из автомата (холостыми патронами) через кормушку, и орудовал дубинками, направо, налево, не жалея никого.
Зрелище не для слабонервных. Кто знает, в такой ситуации, холостые патроны или нет? Граната прилетит или взрывпакет? Сломают ногу, руку? У страха глаза велики, и в нашей камере, практически регулярно, кто-то сидел возле двери, прислушиваясь к звукам из коридора. И если только слышался топот сапог, все как один, впрыгивали в кроссовки, ботинки, одевали на себя, как можно больше вещей, чтобы смягчить удары дубинок, и с ужасом ждали, когда загремят ключи, и откроются двери камеры. Особенно омоновцам, нравилось подкрадываться к камерам, исподтишка, и заглядывать в глазок. И если люди днём спали, что категорически запрещалось условиями содержания, неожиданно врываться. Всё это делалось для устрашения, после знаменитого бунта 1991 года. Если не ошибаюсь, то в 1995 году военные учения отменили, но мне всё-таки довелось на собственной шкуре, испытать удары доблестного Днепропетровского спецназа.
– Бегом, пидарасы, на выход! – кричал, солдат, и бил дубинкой по металлическим прутьям решётки.
И люди, неслись галопом к дверям, падая, друг на друга, и при этом получая крепкие подзатыльники.
Возле дверей, в коридоре, уже стояло два, три человека, в касках, шлемах, и с криками, добросовестно месили дубинками беззащитных людей. Потом всех выстраивали вдоль стены, на растяжку, и проводили воспитательные мероприятия. Били по спине, ногам, с такой силой, что люди падали от одного удара на пол. И их тут же, на совесть, отхаживали ботинками, по животу, почкам, лицу.