Еще день спустя, из института в Петербург был отправлен пакет, где кроме письма Пастера к принцу была рекомендация Эмиля Ру и записка, в которой кандидат Новороссийского университета Хавкин сообщал, что готов немедленно выехать в Петербург, чтобы продемонстрировать русским врачам метод вакцинации против холеры.
Бактериологу, получившему в 90-х годах XIX столетия поддержку и рекомендацию Луи Пастера, мог бы позавидовать и любой современный ученый. В науке XX века трудно найти авторитет столь же непоколебимый и всемирно признанный, как авторитет основателя микробиологии. Один лишь Роберт Кох время от времени противопоставлял суждениям Пастера свои опыты и наблюдения. Однако методов Хавкина недоверчивый Кох не стал оспаривать: русский бактериолог создал вакцину, основанную на открытии самого Коха. Для парижского изгнанника возвращение на родину стало наконец реальным и близким. Оставалось лишь собрать чемоданы. Не бесконечно же принц Ольденбургский будет отмалчиваться.
Принц Александр Петрович Ольденбургский, взбалмошный и неуравновешенный потомок немецких князей, осевших в Петербурге в конце XVIII столетия, сыграл своеобразную роль в судьбах российской науки. Во время русско-турецкой войны он командовал полком, потом дивизией. Под старость же этот генерал от инфантерии, натешившись маршами и парадами, стал вдруг научным меценатом. Особые симпатии вызывала у него медицина. В 90-х годах это было модно и политично. До русского двора докатилась слава Клода Бернара, Пастера, Листера. Официальный Петербург, готовясь к политическому и военному союзу с Францией и Англией, пожелал показать, что «мы тоже не лыком шиты». Царь Александр III — убийца Кибальчича, душитель университетской свободы, чья политика в области науки и образования довела до эмиграции профессоров Мечникова, Виноградского и многих других, пожертвовал три миллиона на постройку Пастеровского института. Родственник царя принц Ольденбургский, чтобы не отстать от моды, основал в Петербурге Императорский институт экспериментальной медицины.
Надо сказать, институт поначалу привлек виднейшие научные силы. Здесь работал великий физиолог И. П. Павлов, микробиологи С. Н. Виноградский и В. Л. Омелянский, биохимик М. В. Ненцкий, фармаколог Н. П. Кравков. Даже сегодня, спустя многие десятилетия, имена этих ученых светят в науке своим собственным, не отраженным светом. Для принца же это были просто служащие «его» института, люди, получающие деньги по его милости. Это обычное для высшего света полупрезрительное отношение к ученому выразил карикатурист тех лет. Художник изобразил ученого в кургузом платьишке, с книгами и инструментами под мышками. Бледный от трудов и бессонных ночей, весь забрызганный чернилами, задыхаясь, плетется он по дороге к истине… Принцу Ольденбургскому просто в голову не приходило считать кого-нибудь из этих нищих ровней себе.
Во главе института он поставил посредственного ученого Э. Ф. Шперка, известного своим раболепием перед власть имущими. Шперк директорствовал, но основные решения единовластно принимал «покровитель» института — принц.
Письмо из Парижа поставило принца Ольденбургского в тупик. Всеми вопросами приглашения деятелей науки из-за границы ведало министерство иностранных дел совместно с департаментом полиции. Несмотря на свое высокое положение, принц не желал нарушать субординацию. Поэтому, прежде чем что бы то ни было решить, он снесся с «соответствующими инстанциями». Возможно, что Ольденбургский не знал ничего о политическом прошлом Хавкина. Зато в министерстве иностранных дел, где на каждого уехавшего за границу российского подданного заводили подробную карточку, отлично помнили биографию беспокойного кандидата Новороссийского университета. Там без труда установили, что протеже г-на Пастера не кто иной, как бывший народоволец, трижды арестованный и восемь лет состоявший под надзором полиции, а также лицо, нарушившее правило о заграничных паспортах (Хавкин не вернулся в Россию после того, как истек срок его заграничного паспорта и не явился для объяснений в русское посольство). От парижских агентов русской полиции не укрылась и дружба Хавкина с революционными эмигрантами и, что «опаснее», с левыми политическими деятелями Франции. Короче, по причинам политическим приезд в Россию уроженца города Одессы Владимира Аароновича Хавкина, тридцати двух лет, иудейского вероисповедания представлялся «соответствующим инстанциям» крайне нежелательным.