Краер хмыкнул.
— Как всегда.
— Значит, вы хотите смерти Банды Четырех и погибели Аглирты? — спросил Повелитель Летучих Мышей, угрожающе подняв светящийся жезл.
Долмур Радужный Дракон покачал головой. Медленно показав пустые руки, обожженный чародей похромал вперед, морщась от боли, и повернулся посмотреть на своего брата. Итим был куда в худшем состоянии и двигался гораздо медленнее. Они обменялись мрачными взглядами, посмотрели на Повелителя Летучих Мышей и одновременно покачали головами.
— Хорошо. — Аркл Гулдейрус опустил жезл. — Тогда можете остаться.
Он сам хромал куда заметнее, когда двинулся к арке и махнул жезлом, предлагая остальным следовать за ним.
— Дарсар и так уже сильно пострадал от болванов, которые пытаются уничтожить Аглирту. Куда сильнее, чем от всех других войн и магических поединков, вместе взятых. Если поклянетесь не нападать на меня и не будете пытаться стянуть у меня магию, я покажу вам, откуда наблюдаю за Долиной, и мы вместе посидим и посмотрим на судьбы острова Плывущей Пены. Вина не желаете?
Долмур Радужный Дракон улыбнулся.
— Нет ли у вас сарненского черного?
Полная ловушек, сырая, пыльная темнота Дома Безмолвия пугала людей Долины, но сейчас это было самое безопасное убежище.
Много лет коглаур использовал его, убивая без числа своих сородичей-Безликих и наглых аглиртцев, — но он никогда не бродил по этим темным залам, испытывая такие мучения. И не спотыкался, как сейчас, оставляя за собой синий кровавый след. Он менял облик через каждые несколько шагов, пытаясь отделаться от боли и шипя от ярости.
Дваер пылал в его руках. Камень исцелял коглаура, но медленно, слишком медленно. Ничего не поделаешь; если делать это быстро, то в теле останутся узлы, которые потом будут мешать менять облик. Итак, терпение и боль.
Да, в ближайшем будущем придется терпеть и страдать. Впереди была потайная дверца, за которой можно будет спокойно полежать или превратиться в бесформенную массу и вползти в высокую разрушенную башню, именуемую Расколотая Корона. Там если кто и помешает, так только птицы — все верещат да гадят…
Дваер внезапно вспыхнул с ослепительной, бешеной силой. Коглаур едва успел удивиться, как ощутил такой ожог, что поспешно отшвырнул Камень, завывая от боли.
Безликий привалился к холодной стене, глядя на дым, поднимающийся от его опаленных конечностей, когда вдруг из-за полуистлевшего гобелена вышла хрупкая женщина в черном платье и поймала в воздухе отброшенный Дваер.
Она улыбнулась, глядя на дрожащего, скрючившегося Безликого, и ласково сказала:
— Тебе уже много столетий как сдохнуть надо. Тебе и твоим мерзким сородичам.
Дваеры загудели и одновременно вспыхнули, нанеся удар.
Коглаур был стар и коварен и все еще смертоносно быстр. Он прорычал древнее заклинание, услышав которое чародейка нахмурилась и в тревоге отступила назад.
Сила Дваера впилась в дрожащую, текущую плоть, свечение странного оттенка устремилось по двойным линиям магической энергии назад и окутало Камни.
Дваер какое-то мгновение странно звенел, отчего Гадастер Мулкин встревожился, а затем снова стал прежним, и его удары снова набрали силу.
Хрупкая чародейка была безжалостна, и скоро коглаур перестал визжать и содрогаться. Затем Гадастер заставил Дваер создать спиральный вихрь. Он унес пепел коглаура, загудел под потолком и умчался прочь. И на плитах не осталось ничего.
— Милосердные Трое! — ахнул Хоукрил, глядя на потолок опочивальни. — Это еще что?
Он был нагой и весь мокрый от пота, внутри у него все горело, словно он лежал в костре. Эмбра притулилась у его правого бока, вцепившись в него ногтями, — именно от этой боли он и очнулся. Неудивительно — ее прикосновение обжигало. Там, где их кожа соприкасалась, ощущение было как от ожога — старое-старое воспоминание, когда он из любопытства выхватил из огня головешку.
— Огонь и пламя, — неохотно прошептала Эмбра, откатываясь от него. Ее тело блестело от пота, она тяжело дышала. — Я словно плыву в огненной реке. Пламя рвется отовсюду, пожирает все, но горит и горит…
Дваер у ее горла ровно светился, словно все было как надо. Мощь Камня не спадала, сплетая гудящую сеть силы, которая удерживала стонущего, бредящего Эзендора на кровати в другом конце комнаты. Бывший регент метался на постели, как Эмбра с Хоукрилом. Глядя на него, они увидели, что и он весь блестит от пота.
Когда ее отец стал по-звериному рычать, Эмбра прикоснулась к Дваеру, слизнула пот с верхней губы и сосредоточилась.