Николай, надвинув барашковую шапку на глаза, клевал носом или читал английский роман «Викфилдский священник» Голдсмита и восточные поэмы Байрона. Потом он, сам не замечая этого, засыпал. Затем снова поднимал глаза и как зачарованный смотрел в серо-голубую застывшую даль. Тогда Николай никак не мог понять, спит он или бодрствует. И ему вдруг начинало казаться, что пустыня — это овеществлённый сон природы, в неё, как в небытие, провалились целые цивилизации. Здесь спят под песком и щебнем древние мечети и буддийские монастыри с огромными памятниками почивающего сладким сном нирваны Будды, зороастрийские башни молчания персов-огнепоклонников и каменные жертвенники неведомых кочевников, целые эллинистические города и укромные, полные золотыми украшениями могилы всеми сейчас забытых, но когда-то знаменитых царей. Вскоре Николай, убаюканный мерным шагом верблюда, незаметно для себя вновь закрывал глаза, и этот сказочный сон, переходивший в явь, снова продолжался до бесконечности.
Их караван был небольшим, всего семнадцать верблюдов. Корабли пустыни шли не спеша, по три-четыре версты в час. Это непрерывное качанье и зловещая скука, которую на него стали наводить эти сны наяву, изводили жизнерадостного и здраво мыслившего капитана больше, чем ожидание предстоящей смертельной опасности. Он начал с нетерпением ждать, чтобы хоть что-нибудь произошло. И дождался на свою нетерпеливую молодую голову.
Когда их караван уже был где-то на полпути от Хивы, в редких кустах саксаула Николай заметил цепочки заячьих следов и решил поохотиться. Он расчехлил охотничье ружьё.
— Что, зайца хочешь застрелить? — спросил его проводник, высокий туркмен Сеид, поглаживая свою короткую чёрную бородку и поблескивая весёлыми, чуть раскосыми карими глазами.
Николай уже мог вести простой разговор по-туркменски:
— Хочу развлечься, Сеид, а то уж больно скучно целый день трястись на верблюде.
— Пойдём, дорогой, помогу тебе, а то целый день будешь бегать — и всё без толку, ведь наши зайцы очень хитрые, — улыбнулся, показывая белые большие зубы, Сеид и, сделав повелительный знак тюякешам — погонщикам верблюдов — остановиться, пошёл между песчаными грядами, поросшими кустами саксаула и серебристой акации.
На песке виднелись стежки следов, которые оставили джейраны, лисы, тушканчики. Наконец попался заячий след. Охотники пошли по нему.
— Нет, — вдруг остановился туркмен и, склонив набок голову, внимательно посмотрел на след, — этот заяц будет долго бегать. Его напугали. Видишь, след неглубокий, мелкий.
Они отправились дальше. Им опять попались заячьи следы, но Сеид отрицательно покачал головой.
— Вот хороший заяц, — вдруг тихо проговорил он. — Он устал, хочет отдохнуть и поспать.
Сеид махнул рукой, и они молча стали красться по следу. Сеид остановился и прошептал, показывая вперёд:
— Вон чёрный куст саксаула видишь, а потом верблюжья колючка? Там заяц, стреляй!
Николай всмотрелся и увидел под кустом жёлтую шерсть пустынного зайца. Он прицелился и уже готов был выстрелить, как вдруг в стороне от них громко хрустнул под чьей-то ногой сухой сук саксаула. Заяц вздрогнул и метнулся в сторону. Сеид выругался и угрожающе посмотрел в ту сторону, откуда раздался громкий звук.
— Наверно, тюякеш за нами увязался, — проговорил Николай, опуская ружьё.
Сеид, ничего не отвечая, вдруг бросился в кусты саксаула и кого-то вытащил из-за песчаной гряды.
— Ты чего здесь прячешься? — спросил он, придерживая за руку невысокую, стройную девушку-туркменку в тёмно-красной рубахе, цветных шароварах и головном уборе, очень похожем на русский кокошник, только вдвое побольше, расшитом серебром и нитями с нанизанными на них монетами. — Из-за тебя Мурад-бек зайца своего лишился.
— Это лучше, чем своей головы, — ответила девушка, исподлобья смело разглядывая мужчин.