Николай всмотрелся в джинна и узнал в перекосившихся от ужаса чертах своего переводчика, армянина Петровича. Капитан захохотал как сумасшедший, согнувшись пополам.
— Ваше высокобродие, — взмолился армянин, — да помогите же мне, ведь руки уже не держат.
Муравьёв подскочил к колодцу и помог ослабевшему Петровичу спуститься на землю. Охающий армянин уселся на кошму и обозвал всех разбойников безмозглыми дураками. Но только после того, как за русским капитаном и Гулляр, и, наконец, самый здравомыслящий среди них и авторитетный для туркменов караван-паши Сеид признали в пришельце из подземного царства безобидного армянина Петровича, туркмены собрались вокруг колодца и так долго и звонко хохотали, что потревоженные саксаульные сойки все разом взмыли в небо и ещё долго летали над мазаром и сварливо кричали в голубой прозрачной вышине.
А Петрович только шмыгал носом, качал большой круглой головой и повторял с укоризной:
— Ох, люди! Ох, люди!
Оказывается, Петрович, когда увидел несущихся на него диких всадников с кривыми саблями, с испугу кинулся в колодец. Это его и спасло. В нём он и просидел почти целый день, боясь даже чихнуть. А к вечеру от сырости и холода так разболелись все суставы, что переводчик невольно начал стонать. Но даже когда перед ним и появился конец верёвки, он ещё долго не мог решиться уцепиться за него. Теперь в Каракумах армянина никто не называл иначе, как Шайтан-Петрович, и все от мала до велика с улыбкой встречали круглоголового джинна из колодца Джафар-бея.
На следующий день Муравьёв продолжил путь в Хиву под надёжной защитой воинов Тачмурада, которые при виде каждого очередного встретившегося им колодца в пустыне цокали языками и поворачивались с улыбками на зверских рожах к армянину, спрашивая его, не хочет ли джинн окунуться в свою родную стихию. На что Петрович отвечал с укоризной только своё извечное:
— Ох, люди! Ох, люди!
Через пять дней караван отважного русского офицера вступил на земли Хивинского оазиса.
ГЛАВА 3
1
В то время как караван Муравьёва только подходил к Хивинскому оазису, в столицу этого ханства въехало два человека, не привлекая к себе особого внимания. Это были Сулейман-хан и майор Бартон. Они не спеша углубились на усталых конях в центральную часть Хивы, называемую Ичан-кала, окружённую высокими зубчатыми стенами. Миновав массивные ворота с двумя круглыми высокими башнями, они медленно двинулись узкими, извилистыми грязными улочками, изредка повелительно покрикивая на прохожих:
— Пошт, пошт! (Берегись!)
Остановились путешественники у караван-сарая, расположившегося у большого крытого рынка, похожего на огромную крепость. Сулейман-хан довольно быстро снял комнату и поручил слуге отвести лошадей в конюшню. Вскоре два путника, одетые в скромные цветные халаты и чёрные тельпеки — барашковые туркменские шапки, — надвинутые низко на глаза, прошли в крытую галерею базара. Они не торопясь шагали длинными коридорами с высокими сводчатыми потолками, в отверстия которых падали прямоугольники дневного света под ноги прохожих. По обе стороны в многочисленных лавках можно было видеть всё, чем славились Хива и прилегающие к ней страны. Здесь можно было купить и яркие шелка, и расшитые пёстрые сапожки — ичиги, и тёплые ватные халаты, и огромные бараньи шапки, и ковры, и большие красочные платки, и серебряные и медные изделия, и, конечно же, разнообразные восточные сласти и пряности. Сулейман-хан и майор Бартон подошли к лавке ковровщика, приценились к роскошным персидским коврам и, лениво переговариваясь с хозяином, меднолицым, узкоглазым узбеком, прошли в заднее, складское помещение, где расположились на небольшом красновато-чёрном туркменском ковре, солидно, небрежно торгуясь и неспешно глотая терпкий кок-чай из маленьких голубых пиалок. Когда Сулейман-хан убедился, что они одни, он протянул купцу половинку старинного серебряного дирхема. Узбек вынул другую половину монеты и сложил их. Надпись и узор совпали.
— Хош, — проговорил широко заулыбавшийся купец и приложил руку к сердцу, подобострастно кланяясь. — Я сейчас же провожу вас к моему господину.
Так наши путники снова оказались на улочках города. После десятиминутной прогулки они остановились перед резной деревянной калиткой в высоченной стене глинобитного дувала. На условный стук она мгновенно бесшумно отворилась на хорошо смазанных железных петлях. Сулейман-хан и англичанин оказались в богатом доме, состоящем из множества побелённых внутри и снаружи построек, чередующихся с небольшими двориками и садиками с маленькими прудами. В одном из уютных залов с резными деревянными колоннами, сплошь устланном дорогими персидскими коврами, их встретил сухенький старичок с длинной, крашенной хной бородой и в персидском остроконечном чёрном кулахе из дорогого каракуля на голове.