Как только шахзаде услышал о своём старшем брате, отстранённого отцом Фатх-Али-шахом от наследования престола только потому, что его мать была неверной — христианкой, и объединяющего всех врагов правителя Азербайджана и наследника престола, лицо Аббас-мирзы искривилось, словно он куснул очищенный от шкурки лимон.
— Надо во что бы то ни стало заставить русских признать меня законным и единственным наследником престола, а если сардарь Ермолов откажется это сделать, то тогда пускай пеняет на себя, — проговорил шахский сын с угрозой в голосе. — В общем, мне понравились твои планы, дедушка. Сегодня же во время обеда я прикажу, чтобы ко мне привели Экбала, лично отругаю его за плохой соус и велю дать ему плетей.
— Только не забейте его до смерти, — заметил Безюрг, хорошо знающий свирепый и садистский нрав своего воспитанника.
— Хорошо, хорошо, — кивнул Аббас-мирза, удаляясь, — но всыпать ему надо прилично, иначе никто не поверит, что я так просто выгнал живым и здоровым повара, который приготовил мне плохое блюдо. А ты уж, дедушка, когда он оклемается после плетей, поговоришь с ним о нашем задании, надо, чтобы он и все окружающие были уверены в моём гневе, а то Экбал будет неискренне себя вести, а наши враги заподозрят что-нибудь. Этого мы допустить не можем. — И наследник престола удалился решительной походкой.
ГЛАВА 2
1
Рано утром 19 мая 1817 года весь Тебриз собрался на окраине встречать русское посольство. Море любопытных горожан толкалось за шеренгами персидских пехотных солдат — сарбазов. Раздались пушечные выстрелы. Посольская кавалькада приблизилась к стенам города. Впереди шли русские музыканты, они играли торжественный марш. Персияне с интересом слушали незнакомую им музыку, вглядываясь со жгучим любопытством в сардаря Кавказа генерала Ермолова, не спеша двигающегося на высоком вороном коне впереди всей своей свиты. На его чёрной треугольной шляпе мерно покачивались чёрные, оранжевые и белые петушиные перья пышного плюмажа, видные всей толпе. За ним шагом ехали всадники. Парадные эполеты сверкали на их плечах золотом и серебром. Среди русских офицеров, следующих за наместником Кавказа, был и штабс-капитан Муравьёв. Он с интересом смотрел на плохо одетых сарбазов с фитильными ружьями в руках, на персидских музыкантов в жёлтых куртках, нестройно заигравших в трубы, флейты и барабаны. И особенно внимательно Николай вглядывался в англичан в красных мундирах, которых уже по донесениям секретных конфидентов знал всех по именам и званиям и даже был в курсе, какие алкогольные напитки они предпочитают.
Вот высокий майор Лендсей командует персидскими артиллеристами. Те довольно проворно вновь заряжают орудия, и снова раздаётся залп. Клубы порохового дыма застилают городские стены и верхушки башен. А вот капитан Гарт скачет перед нестройном фронтом пехотных персидских полков и тузит кулаками по физиономиям батальонных командиров, добиваясь чёткой ровности строя. Это просто вызвало презрительный смех среди русских военных.
— Ну что, спрашивается, может получиться из этой плохо одетой орды сарбазов, когда даже их старшие, штаб-офицеры, не имеют понятия о чести и дают англичанам мутузить себя кулаками и даже получают палки за плохую службу?
А тем временем, как генерал Ермолов проезжал персидские войска, отдававшие ему воинские почести, позади фронта сарбазов сквозь густую толпу любопытных тебризцев пробирался на великолепном белоснежном арабском скакуне скромно одетый всадник, закрывавший лицо полой чёрного широкого дорожного плаща. Он внимательно всматривался в русского генерала. У городских ворот он скрылся. Это был Аббас-мирза, собственной персоной, не удержавшись, чтобы не посмотреть ещё до официального приёма на будущего соперника, с которым, как был наследный персидский принц уверен, судьба сведёт его на поле боя в ближайшее время.
Был среди тебризцев ещё один человек — он смотрел на русское посольство так, словно искал знакомого. Одетый, как простой зажиточный горожанин, в светло-коричневый кафтан, остроконечную чёрную баранью шапку, с бородкой, окрашенной хной, он не выделялся из толпы, но то, с каким властно-небрежным выражением посматривал на окружающих, говорило любому умудрённому жизнью горожанину, что это отнюдь не купец. Незнакомец пристально всматривался в свиту русского посла. И вот нашёл наконец того, кого с таким нетерпением искал. Глаза его загорелись мрачным огнём. Муравьёв, гарцевавший на коне неподалёку от генерала, почувствовал на себе этот жгучий взгляд. Штабс-капитан вгляделся в толпу и вдруг увидел между двух хилых сарбазов высокого мужчину, смотревшего на него с такой ненавистью, что казалось, он сейчас кинется кромсать кинжалом, заткнутым за малиновый кушак, русских дипломатов. На его правой щеке алел свежий шрам, спускающийся от скулы до самого подбородка. Это был тот самый «горец», которого упустил Николай в духане в Тифлисе месяца полтора назад и пометил ударом кинжала. «Горец» провёл угрожающе рукой по горлу и скрылся в толпе.