И совершенно напрасно надеялся!
— Какие дамы, корнет, когда тут игра такая! Вон, Бурцов так понтирует, что самому черту тошно!
— Андрюшка! А ну неси еще водки, неси!
Выпив, Денис выбрался из шатра и, усевшись к костру, похлебал с солдатами похлебки, ничуть не гнушаясь обществом нижних чинов и их простым и сытным варевом. За то солдаты бравого ротмистра и любили, жаловали.
— А вот, Денис Васильевич, уточкой угостись! Фимка, обозный, подстрелил.
— Спасибо, ребята, за уточку, но… И так уже сыт! Пойду, пройдусь лучше… или посплю.
При Давыдове, как и при любом офицере, имелся крепостной «дядька», слуга, денщик — дворовый мужик Андрюшка, вернее, не мужик, а немного сутулый рыжеватый парень. Расторопный, ловкий, умелый — что еще надобно для слуги?
— Денис Васильевич, почивать желаете? Так я живо метнусь, постелю…
— Сиди! Без тебя обойдусь. Сиди, говорю!
— Как скажете, вашество!
Денис, а точнее — Дэн, специально отпустил Андрюшку… чтоб не стеснял. Ибо молодой человек задумал все же одно важное дело, для чего потребовались свечи и блюдце с водою. Свечи нашлись, а блюдце пришлось заменить походной жестяной плошкою. Что же касаемо шатра, так Давыдов заранее велел разбить его в стороне от всех. Никакого удивления это ни у кого не вызвало, все знали — поэтам иногда требуется уединение. Да и вообще, поглощенные нешуточными карточными баталиями гусары в чужую жизнь носа не совали.
Поставив на походном столе плошку, Дэн высек огнивом искру, зажег трут, а уж от него — свечку. Уселся на раскладной табурет, вытянул руки…
— Дух…
Черт! А кого вызвать-то? Себя самого, что ли?
— Дух Дениса Давыдова — явись! Явись! Явись! Явись!
Не получилось. Не вызывался дух, не хотел являться… наверное, потому, что уже и был здесь.
Подумав, молодой человек попытался вызвать дух Ольги, а потом — и Леночки, и Юрика… Все с тем же успехом, точнее — без оного.
Дэн пытался до утра, а потом… нет, не впал в отчаянье, просто надоело. Повалившись на тюфяк, набитый свежей соломой, Денис устало смежил глаза и тотчас же провалился в сон.
Глава 2
Вернуться обратно не получалось! Дэн осознал это постепенно, пытаясь вырваться при каждом удобном случае. Наверное, поэтому и шок не был столь уж заметным — юноша уже просто привык. Привык к раздольным полям, к друзьям-гусарам, к веселым пирушкам, лошадям, женщинам. Да что там говорить, вешать нос в гусарском полку было решительно невозможно! Просто никак. То одно, то другое, опять же — стихи. Стихи о гусарской жизни сочинялись на удивление легко и приятно, друзья их принимали с восторгом, а еще доходили слухи, что и уездные барышни переписывают их в свои девичьи альбомы.
Кстати о женщинах… Катаржина, та самая роковая красотка, к которой так стремился поэт-гусар, неожиданно была помолвлена со старым князем Черкасским и в самое ближайшее время собиралась за него замуж. Будущий муж был старше своей молодой супруги раза в три, но это никого не смущало — такие уж тогда стояли времена. Вот если б наоборот — старуха с молодым, тогда всем про молодого было бы ясно — тот еще фрукт, ищущий всяческих материальных выгод.
Что же касаемо юных дев, так их отдавали замуж частенько против воли, да и вообще, брак был делом родителей. И это правильно, наверное, — ну ведь решительно невозможно поручить такое важное дело подросткам, тем более влюбленным! Катаржина же была сиротою и бесприданницей, и к замужеству ее явно приложила руку кузина. Что ж, очень даже неплохой выбор, учитывая богатство князя. Можно сказать, юной польке очень даже повезло с мужем. Богат, знатен, знаменит! Ну, а что касаемо сексуальной жизни, то… гусары на что? Их ведь тут — целый полк. Правда, теперь не столь уж и рядом — от Звенигородки до имения князя под Черкассами — больше ста верст. Впрочем, разве ж это преграда для двух молодых людей, чувствующих друг к другу симпатию?
Уже после маневров, где-то в начале сентября месяца, Давыдов неожиданно получил от своей пассии письмо, доставленное с оказией — возвращавшимся в свой полк уланским капитаном. Письмо сие — а скорей, записка — было написано частью по-русски, частью по-французски безбожно исковерканными словами, из которых, однако же, можно было понять, что пылкая полька соскучилась и жаждет встречи.
«Приежжяй мон амур буду в Михайловском монастыре сентября двадцатого дня твоя ктржна».
Вот примерно так. В таком вот телеграфном стиле.
Прикидывая, что со всем этим делать, Денис Васильевич испросил совета у лучшего своего друга — Бурцова. Бравый ротмистр лишь подкрутил усы и, лукаво глянув на друга, сказал: «Поезжай! Коль женщина зовет — так тут и думать нечего, особенно гусару». Удобную причину для отлучки вполне можно было придумать — скажем, навестить некую престарелую тетушку, возвращающуюся в Москву со своей южной усадьбы.