Слушая путаный рассказ Сергея, Игорь кружил вокруг него, перекладывая из одной руки в другую это мраморное с бронзой изделие немецких мастеров. В нем нарастало раздражение, никак не получалось набрать градус необходимого остервенения, очень уж безобидно, смиренно этот парень себя вел. Но вот момент: американский врач, пузырек с каплями – это же прямое подтверждение вины, отраву нес. И разгоняя себя, свирепо навис над испуганным парнем: «Отраву нес в колодцы, падаль, говори, тварь!».
И пришло это чувство освобождения, чувство своей законной беспредельной власти над жертвой. Красиво не получилось, пресс-папье от постоянного перекладывания легло непослушно бронзовой ручкой в ладони, а как-то боком, и удар отрепетированный смазался и оказался сильнее, чем предполагал Игорь. Сергей упал на бок, замолчав на полуслове, и, когда капитан пнул его несколько раз сапогом, продолжал лежать. Капитан вызвал своего ординарца – сержанта Потапенко, который обычно мордобоем и занимался и был крайне удивлен тем, что в этот раз Виноградов оставил его за дверью.
Игорь скомандовал, брезгливо отодвигаясь от неподвижного тела:
– Приведи в чувство и отправь под охрану. Отраву гад хотел в часть пронести. Чуть надавил на него – и готов, раскололся.
Игорь знал, Потапенко о случившемся разнесет по всему гарнизону – и пусть, пусть утрется эта сволочь Гапоненко. И эта лярва – Ленка! Может, испугается и посмотрит на него другими глазами, испуганными, вот такую, испуганную, он ее и хочет. Сержант склонился над Сергеем и через некоторое время поднял на командира удивленные глаза. Игорь нетерпеливо махнул рукой– уводи.
Но Потапенко показал на лежащего арестанта и произнес:
– Так ведь он того, трупак.
Игорь уже сидел за столом, когда до него дошло, что он убил этого человека. Пресс-папье лежало прямо у его руки, он отбросил его нервным движением и почувствовал, что его всего трясет. Это было видно и сержанту. Виноградов, понимая это, изо всех сил пытался унять непонятно откуда взявшуюся трясучку. Еще хуже стало, когда он закричал, чтобы Потапенко бежал за врачом. Голос сорвался, дал петуха, и Потапенко, выходя в коридор, еще при открытой двери внятно ругнулся: «Вот сцыкло».
Борис шел в направлении центра, огибая завалы. В кучах битого кирпича и бетона копошились жители этих районов в надежде разыскать то, что, возможно, уцелело из их прошлого, еще не разрушенного мира. Он искал здание Фюрербау, в котором расположилась американская администрация – так было написано на листке, оставленном ему капитаном Тейлором.
У входа в монументальное здание, выстроенное в стиле псевдоклассицизма, удивительным образом не пострадавшее от бомбовых ударов, часовой прочитал поданную Борисом записку и передал ее сержанту в караульную комнату. Через некоторое время к нему вышел сам капитан. Он коротко поприветствовал своего протеже и отдал распоряжение сопровождавшему его вестовому – отвести Бориса в хозяйственный отдел, пройти санитарную обработку и получить комплект обмундирования.
Горячие струи настоящего душа, настоящее мыло! Невообразимое наслаждение от ощущения чистого тела. В окошке вещевого склада ему выдали шерстяную рубаху и брюки хаки, куртку коричневого цвета, полотняные гетры и невысокие коричневые ботинки.
Когда он вошел в кабинет Стивена Тейлора, тот не сразу его узнал:
– Ну вот, теперь вижу, как выглядит человек, который владеет столькими необходимыми в нашем деле знаниями. Если ты действительно такой полиглот, то работы у тебя будет невпроворот. Но прежде необходимо поговорить с ребятами из отдела, в котором тебе будут задавать много разных вопросов, а ты должен будешь на них отвечать со всей имеющейся у тебя искренностью. Впрочем, я вижу, что не ошибся, у меня глаз наметанный, но порядок есть порядок. Тут заведение серьезное, и времена, сам понимаешь. Выяснение всех вопросов, связанных с твоей биографией, займет несколько дней, поживешь пока в нижнем этаже, в комнатах для персонала.
Несколько дней, по два-три часа, в одном из кабинетов занятого американской администрацией здания Фюрербау длились собеседования. Двое в гражданском и один офицер попеременно задавали вопросы на трех языках: немецком, английском и французском. После нескольких первых собеседований (слова допрос в подобных случаях избегали), официальный тон общения со стороны представителей спецслужб стал более дружественным. Борис отвечал на все интересующие их вопросы спокойно, лаконично, лишь изредка проявляя эмоции. После того, как процедура была закончена, прошло около недели, и в один из дней его вызвали в офис службы безопасности администрации. Его встретил офицер военной разведки в звании капитана.