Он сообщил о том, что сведения, проверенные их департаментом, подтверждают ту информацию, которую они получили от Бориса за эти дни. Он выразил сочувствие трагедии, постигшей его юного собеседника, и извинился за необходимость столь длинного списка вопросов, которые они вынуждены были ему задавать в ходе ознакомления, как потенциальному сотруднику администрации.
В свободное от этих собеседований время Борис был предоставлен самому себе. Несколько раз он возвращался к руинам завода «Сименс» в смутной надежде прояснить судьбу тех, кто погиб под обрушившимися стенами. С первых дней прекращения боевых действий и взятия города под контроль американцами, тысячи людей вышли на расчистку завалов. Сотни жителей Мюнхена трудились и на разрушенном заводе. Но никаких сведений Борис от них получить не смог. Заходил он и в тот дом, который послужил им на некоторое время убежищем. Он так и стоял пустым и неприбранным. В одной из комнат, в вентиляционном люке, Борька спрятал парабеллум, который в тот, последний день плена, взял у погибшего немецкого офицера. Он не мог выйти к американцам с оружием и решил оставить пистолет в укромном месте, на всякий случай. Носить его при себе теперь, учитывая новые жизненные обстоятельства, было невозможно и опасно. Опасно еще и потому, что он не был уверен в том, что при случае не применит его. В Мюнхене было достаточно целей для человека с его историей. И он положил парабеллум обратно.
Лучшим в эти дни были встречи с Франсуа. Он ждал разрешения покинуть зону ответственности американцев и уже списался с сестрой. Ей удалось передать ему через французское представительство посылку, и Франсуа щеголял в сером, крупной вязки, свитере, под цвет к нему, мягких шерстяных брюках, заправленных в короткие остроносые сапожки. Он рассказывал Борису бесконечные истории из своей богемной жизни, сопровождая их стихами, песенками и театром движений своего подвижного, тонкого, гибкого тела. Он был первым человеком, который сумел отвлечь Бориса от тяжелых мыслей, по-настоящему развеселить его, вернуть хоть какую-то часть того, довоенного мальчишки.
Они очень сблизились, и в тот день, когда Франсуа покидал Мюнхен, он заставил своего друга поклясться, что как только тот получит возможность свободно передвигаться, он приедет в Париж и найдет его по какому-нибудь из написанных им в специально купленном блокноте нескольких адресов, центральным из которых было кабаре «Фоли-Бержер».
Через две недели после того, как Борис впервые перешагнул порог административного здания Фюрербау, началась его трудовая деятельность.
Стивен Тейлор привел его в кабинет к майору Алану Стюарту:
– Это мой вам, Алан, обещанный подарок! Парень, у которого в совершенстве три языка и вполне сносно– еще два.
Алан Стюарт – пятидесятилетний мужчина спортивного склада, виски чуть тронуты сединой, умные глаза аналитика. Он встал из-за стола, подошел к Борису и пожал ему руку. Очень тепло поприветствовал, совсем не по-военному. Сказал, что наслышан о его судьбе и очень ему сочувствует, что у него сын, такого же возраста, успел побывать на фронте в самом конце войны и, к счастью, остался цел. Когда Тейлор покинул их, Алан пригласил Бориса за стол, вызвал своего вестового, и тот организовал чай и сандвичи с ветчиной, несколько из которых он сам уложил Борису на тарелку.
– Знаешь, – Алан сразу перешел на отеческий тон, – когда вижу людей, прошедших этот кошмар, всегда хочу их накормить. Ты прости – это как помешательство. Но сэндвичи, которые нам тут готовят, действительно очень вкусные.
Алан как-то виновато пожал плечами и, словно приглашая следовать его примеру, торопливо откусил от лежавшего перед ним бутерброда солидный кусок. Борис успокоил его, с удовольствием расправившись с парочкой со своей тарелки. В самом деле, такой ветчины им в столовой администрации не предлагали.
– Ты будешь помогать нам, – продолжил Стюарт, – в работе с разного рода подозреваемыми. Большинство – бывшие военные, но будут и гражданские, которые помогали их спецслужбам, партийные функционеры, люди из лагерей для перемещенных лиц. Там много мутного, могут прятаться и матерые преступники. Но мы, друг мой, все-таки второстепенная инстанция, скорее, вспомогательная, настоящие «бонзы» – это для парней из ЦРУ.
– И еще, Борис, – объяснял ему Стюарт, – ты столкнешься с историями, которые тебе могут показаться бесспорно достойными уголовного преследования их героев. Большинство тех, кто будет стоять перед нами в этом кабинете, либо были непосредственными участниками боевых действий на стороне гитлеровской армии, либо обслуживали эти действия в тылу, либо принимали участие в промышленном производстве, связанном со снабжением этой армии всеми видами необходимой для ведения боевых действий продукцией. Но, видишь ли, всем этим занимались процентов 90 жителей этой несчастной страны. И разумеется, не все они были преступниками в юридическом смысле этого слова. Я понимаю, тебе и таким, как ты, перенесшим все ужасы, связанные с действиями гитлеровцев, хотелось бы прямо в этом кабинете приводить приговоры в исполнение. Кстати, тебе, как и всем сотрудникам нашего подразделения, положено оружие, для того, чтобы, перемещаясь по городу по делам службы и в свободное время, ты мог в случае чего защитить себя. В городе немало опасных для нас элементов.