Но реакция Юли меня порадовала. Она всё-таки правильно приняла нашу с калмычкой игру, рассмеялась.
— Я позже найду тебя, пригажун. Имеется, что тебе поведать. А нынче недосуг мне. Жених заждался, — сказав это, карлица спешно и смешно побежала прочь. Нынче государыня до еды и не притрагивалась, уж не знаю и почему. Вот и нет нам работы, как и жениху моему.
Юля развернулась, остановилась напротив меня и, посмотрев мне прямо в глаза, сказала:
— Тебе удалось заручиться помощью Бужениновой? Но как? Эта карлица по вниманию у государынь не может соперничать только с Бироном, — как мне показалось, даже с нотками восхищения спрашивала Юля.
Мне, на самом деле, оставалось лишь пожать плечами. Было чёткое убеждение, что это не я выбрал калмычку себе в друзья, а она меня.
Уже скоро я увидел Остермана. Остановился. Перед разговором с таким человеком нужно выбросить из головы и сердечные дела, и все остальное. Остается только Андрей Иванович Остерман. За кого он?
Что почитать:
Старый богатырь возродился в теле щуплого мальчишки. Силы нет, происхождение низкое, долг — огромный, а обязательства серьёзнее некуда. Феофан трудностей не боится.
https://author.today/work/311276
Глава 3
Здоровье до того перевешивает все остальные блага жизни, что поистине здоровый нищий счастливее больного короля.
Артур Шопенгауэр
Петербург. Летний дворец.
3 сентября 1735 года
И всё же я попросил Юлиану немного обождать меня в стороне. Разговор с Остерманом вряд ли должен быть светским. Жене придется стоять и недоумевать. Уверен, что и вовсе намеками пообщаемся.
Тут, вдали от дворца, находилась замечательная лавочка, почти полностью окружённая кустами. Было брезгливо подумать, что в таком укромном месте могло происходить, учитывая времена и нравы. Однако надеюсь, что садовники работают исправно и лавочки протирают. Ну или прошедший утром дождь смыл чей-то разврат.
Нехотя, но Юля согласилась. Она явно начинала нервничать, гормоны…
Остерман работал. Он сидел в беседке, рядом находился помощник статс-министра. Андрей Иванович читал какие-то бумаги. Периодически он отдавал один лист бумаги. А после, не отрываясь от чтения, протягивал не глядя руку, в которую помощник тут же вкладывал очередной документ. Похвально такое служебное рвение.
Я подошел и еще с полминуты стоял, не отвлекал министра от чтения.
— Господин Норов собственной персоной? — не сразу отставив в сторону лист бумаги, обратился ко мне Остерман. — Вы не подумали, что своим приходом можете меня подставить? Я в хороших отношениях с господином Ушаковым. А вы?
Вот он — настоящий лис. Хитрец, которых ещё поискать. Тихий интриган. Но он бы никогда не стал таковым, если бы не имел свою сеть информаторов. И Остерман уже знал, что мы находимся с Ушаковым практически в состоянии войны. Допускаю, что глава Тайной канцелярии розыскных дел мог даже просить министра помочь меня уничтожить.
— Я воюю только лишь с врагами нашей государыни и Отечества, — сказал я.
— Ну, допустим, почти любого можно представить, как достойного верноподданного ее величества. И тут же назвать вором и предателем, — сказал Остерман. — Но будет… Что у вас?
— Ваше сиятельство, я посчитал своим долгом передать вам некоторые бумаги. Возможно, в вашем нелёгком деле на ниве служения Отечеству они помогут, — сказал я и извлёк из внутреннего кармана камзола достаточно увесистый конверт.
— Везли с самого Крыма? — усмехнулся Андрей Иванович, просматривая изрядно потёртый конверт.
— Вы правы, ваше сиятельство, — отвечал я Остерману. — Из Крыма, но не только.
— Что здесь? Только кратко. Нас не должны видеть, — сказал Андрей Иванович, указывая на конверт.
— Свидетельство участия французских офицеров в войне против нас. Они выступали на стороне турок. И были в основном среди турецких артиллеристов, некоторые вели в бой линии пехоты, — сказал я.
В Крыму моим отрядом были взяты в плен сразу семь французов. Причем, пока я их передал командующему русской армией, Христофору Антоновичу Миниху, успел спросить с французских офицеров под протокол.
— Занятно. Искренне благодарю вас за службу, господин бригадир. Мне искренне жаль, что у вас вышла размолвка с Андреем Ивановичем Ушаковым. Не желаете ли скорого примирения? — удивлял меня Андрей Иванович Остерман.
У одного Андрея Ивановича есть настолько сильное влияние на другого Андрея Ивановича, но уже Ушакова? Остерман может приказать последнему со мной примириться — и глава Тайной канцелярии пошёл бы на это!