— А деньги, которые за меня получил?!
— Деньги Бекмурад-бай не сразу ему отдал, а когда крепко подорожала пшеница. Сколько на них проживёшь? И с водой в этом году у нас плохо было. Отец твой засеял участок возле канала — почти всё посохло. На поле он помер, Меле, когда жать пошёл. От голода помер, хотя люди говорят, что животом хворал. Да ведь и живот — тоже от голода болит.
— И мама… тоже… от голода?
— Думаю, и она — тоже. Всё меняла барахло на еду для детишек, сама не ела. Да много ли у вас вещей было!.. Умерла. Совсем недавно умерла, сынок. А мазанку вашу ветер свалил на днях. Такие сильные ветры в этом году, что не приведи аллах!
— Дети — где?..
Анна-уста виновато вздохнул, потупился.
— Маяджик увела их… Взяла каждого за руку — и повела… По аулам, думаю, ходят… подаянием живут…
Краска медленно возвращалась на побелевшее лицо Меле. И так же медленно белели глаза, свинцовели от лютой, звериной тоски. Ему хотелось грудью удариться о землю, впиться в нёс окостеневшими пальцами и завыть в голос. Он отвернулся, невероятным усилием волн сдерживая готовые вот-вот прорваться слёзы.
Что ж, плачут от невыносимого горя и взрослые мужчины, а Меле был совсем молодым парнем.
— Не сердись на меня, сынок, — сказал Аннагельды-уста. — Не сумел я их у себя оставить. Предлагал Мае: оставайтесь, как-нибудь проживём, нe захотела. Гордая девочка! Из аула ушла тоже потому, что не хотела у знакомых милостыню просить. Как я мог настаивать, если в доме горсти муки нет? И сил пет совсем, сынок… Пойдём, сынок Меле, переночуешь у меня сегодня. А захочешь — поживи, сколько поживется. Пойдём, не будем тревожить души ушедших…
Вытирая ладонью лицо, — не сдержались-таки эти несчастные слёзы! — Меле глухо сказал:
— Спасибо за доброе слово, уста-ага… Я приду. Сначала хочу сходить послушать, о чём люди говорят.
— Ничего интересного не говорят. Опять насчёт сторожей собрал их Бекмурад-бай.
— Всё равно схожу…
— Ну, иди. Только с Бекмурад-баем ссоры не заводи. Никому этим не поможешь, а себе навредишь. Удержись от гневного слова, сынок!
— У меня сердце изо рта выскакивает, а не слова! — сказал Меле. — Не словами, другим чем-то действовать надо!
На площадке перед аульной мечетью сельчане слушали Бекмурад-бая.
— Вот так, люди! Прошлый раз мы наняли четырёх сторожей. Сейчас этого мало. Грабежи усилились, я называл вам имена ограбленных, много имён. — Видимо, Бекмурад-бай уже подводил итог сказанному. — Грабят во всех аулах. Скоро и до нас доберутся!
Меле негромко поздоровался с близстоящими односельчанами. Бекмурад-бай покосился на него, но сделал вид, что не признал.
— Надо, люди, увеличить число сторожей. Ещё двоих наймём за ту же цену!
Дайхане зашумели. Послышались выкрики:
— Не надо нам вообще сторожей!
— Кто хочет, тот пусть и нанимает!
— С голого и семеро халат не снимут!
— Кто не согласен, отходите в сторону! — крикнул, наливаясь кровью, Бекмурад-бай.
Человек пятнадцать — один за другим — отделились от общей толпы и стали отдельной группой.
— Думаю, скоро вам придётся вообще уйти из села!
— Нам не страшно! — с вызовом ответил один из отделившихся. — На пустыре кибитки поставим — всё равно никто грабить не придёт! Нечего у нас грабить, сами скоро пойдём!
— По тебе видно, что не дождёшься никак, чтобы ограбить доброго человека!
— Он верно сказал! — не сдержался Меле. — Ты, Бекмурад-бай, разрушаешь дома! А потом нанимаешь сторожей, чтобы охраняли тебя от тех, кого ты лишил крова! Ты и сторожей для себя за чужой счёт стараешься нанять! Кто грабит? Грабят те, кого прежде ограбили вы! Они хорошо знают, в чьи дома им заходить за своим добром!
— Кто ты такой, чтобы говорить перед почтенным Бекмурад-баем! — выкрикнул Вели-бай. — Чей это дом разрушили?
— Мой дом! — ответил Меле, не обращая внимания на злобный взгляд Бекмурад-бая. — Вон его развалины виднеются! Протри глаза, Вели-бай, если тебе их пылью запорошило!
После того, как обманным путём купил землю у Аллака и расширил её за счёт приобретения соседних участков у голодных бедняков, Сухан Скупой считал себя местным жителем. И хотя кибитки его стояли в другом ауле, он принимал деятельное участие в найме сторожей. После слов Меле он выплюнул изо рта свою изжёванную бороду и заверещал:
— Эй, ты! Если жрёшь своё дерьмо, то не болтай, что придётся! Не лай на почтенного человека! Кому нужен твой нищий дом?