Как она очутилась в поле, куда она шла, — никто не знает. Несколько односельчан взяли лопаты и похоронили её там, где она сделала свой последний шаг. А мальчика Дурды забрал с собой — ему никто не возражал.
— Вот и всё, — закончил Дурды свой рассказ. — Будет жить у нас, будет моим братом. Мама уже видела его и очень рада, говорит: «На руках носить буду моего маленького сыночка!» А тех трёх я около плотины заметил: повизгивали, как щенята, сбившиеся в кучу от холода. Тоже замёрзли бы до утра.
Сергей произнёс неопределённое «м-да» и ещё какое-то непонятное русское слово, встретился взглядом с укоряющими глазами Берды и молча отвернулся, играя желваками. У него было такое состояние, что, если бы можно было собрать в одну кучу всех этих жирных, чавкающих, самодовольных, собрать и раздавить одним ударом, он не задумался бы сделать это. Вошли девочка и старший мальчик.
— Малыш уснул, — сообщила из двери Нина. — Я его оставила возле тепла. Он такой худенький и так продрог, что до сих пор дрожит, согреться не может.
Ребята, умытые, причёсанные, наевшиеся, выглядели далеко не такими жалкими бродяжками, как вначале. Особенно мальчик, крепко держащийся за платье девочки. Да и девочка казалась здоровой и повеселевшей. Но — это только казалось. У неё было до предела измождённое лицо со скорбным недетским выражением. Восковой прозрачности кожа обтягивала острые углы скул, синие пятна лежали у глаз.
Сергей как-то странно обрадовался появлению детей. Он подозвал поближе девочку. Мальчик шёл за ней, как привязанный.
— Эти двое — твои братья? — спросил Сергей.
— Да, — тихо ответила девочка.
— А почему вы в такую пору ходите, а не сидите дома?
— У нас нет дома.
— У всех должен быть дом. Куда вы идёте?
— Никуда.
Разговор не очень клеился, но Сергей не сдавался и продолжал спрашивать.
— Как зовут твоих братишек?
— Этого — Хакмурадом. Младшего — Довлетмурадом.
— Хорошей доли хотели им родители, дав такие имена, — сказал Клычли. — Где ваши родители?
Девочка негромко сказала:
— Умерли.
— Сразу оба?
— Сначала — папа. Потом — мама.
— Как же ты живёшь с братишками?
— Так и живу.
— Тебе ведь тяжело таскать малыша, — сказал Сергей. — Вон ты какая прозрачная — сквозь тебя всё видно!
— Это потому, что они всё съедают. Мне мало остаётся.
— Так ты сама первая ешь, а потом их корми!
— Они — маленькие. Ничего не понимают ещё. Просят есть. А еды — нет.
— Отдай кому-нибудь младшего.
— Братишку? — удивилась девочка. — Довлетмурада?
Берды, не расслышавший первый раз это имя, вздрогнул. Ему показалось, что речь идёт о его сыне, о его Довлетмураде!
— Его, — сказал Сергей. — Тебе же легче с одним будет.
— Кому отдать?
— Вот этой тёте! — Клычли показал на Нину, молча стоявшую в дверях. — Она добрая, братишке твоему здесь хорошо будет. Отдашь?
— Нет.
— Почему?
Девочка потупилась.
— Она русская.
— Разве русские плохие? — с укором спросил Сергей.
Девочка молчала.
— А туркменке отдашь? — спросил Дурды.
— Нет, — сказала она — Не отдам.
— Пропадёшь ты с ними, — посочувствовал Дурды. — Если сама умрёшь, что с маленьким станется?
— Я носить стану! — неожиданно вмешался в разговор Хакмурад и так сердито посмотрел на парней, что, несмотря на сложность положения, смешливый Дурды прыснул в кулак.
— Тебя самого от земли ещё не видно, носильщик!
— Ничего, видно! — упрямо сказал мальчик. — Я уже пробовал!
— Ну и как?
— Тяжело, — откровенно сознался он.
Засмеялся и Клычли. Улыбнулась Нина. Только Сергей смотрел на девочку отчаянными глазами да Берды, нахохленный и злой, яростно сжимал полу халата.
— А если ты умрёшь? — продолжал допытываться Дурды.
— Я не умру! — с вызовом сказал мальчик и подозрительно заморгал.
— А вдруг тебе захочется — тогда куда маленького?
— За день раньше хорошей тёте отдам!
— Кто тебя этому научил?
— Вот она, Мая…
«Мая… Мая… Мая… — осенней мухой забилось в голове Сергея. — Чья же ты есть, Мая?» Эта мысль пришла в голову не только ему, потому что и Клычли и Берды по-особому внимательно посмотрели на девочку. Но вопрос, который вертелся на языке у всех троих, не был произнесён. Отворилась дверь и в комнату шагнул незнакомый парень в русской одежде. Одежда была порвана во многих местах, а на лице парня темнели кровоподтёки и ссадины.