Раздались льстивые возгласы:
— Ай, хорошо Бекмурад-бай сказал!
— Всё сделал легко, как щепочку переломил.
— У Бекмурад-бая вообще не бывает пустых слов?
— Пишите, чиновник-ага, — сказал арчин, — всех, кто в эту группу входит, на одинаковых бумажках запишите, чтоб недовольства не было.
Чиновник написал пять одинаковых бумажек, их бросили в чей-то тельпек.
— Перемешайте! — сказал Бекмурад-бай. — Хорошо перемешайте, чтобы всё было по правилам, никто не обижался бы.
— Может мальчишку с улицы позвать? предложил кто-то.
— Зачем мальчишку?
— Чтоб без обмана жребий тянуть.
— Можно и позвать.
— Не надо звать, никто обманывать не собирается!
— Пусть сам Худайберды-ага тянет.
— Самому нельзя! Пусть — арчин.
— Хов, давай арчину, он — лицо незаинтересованное.
— Тащи, арчин!
Арчин вытащил из тельпека одну бумажку, подал её чиновнику. Тот развернул, прочёл:
— Аманмурад!
— Вот второй жребий, читайте, кому счастье.
— Сапар!
Арчин вытащил третью бумажку.
— Ковус! — прочитал чиновник и бросил её к первым двум.
Сидящие сочувственно зацокали языками: в шапке остались только два жребия — Бекмурад-бая и Худайберды-ага.
— Ай, Бекмурад-бай, твоя бумажка останется!
— Бери свою тысячу рублей и отправляйся на повинность!
— Ну, арчин, чьё счастье улыбнётся!
— Бекмурад-баю ехать придётся!
Бекмурад-бай скупо улыбнулся:
— Кажется, так и будет.
Арчин встряхнул тельпек, зажмурился, демонстрируя своё полное беспристрастие, и вытащил четвёртую бумажку. Зрители затаили дыхание.
— Бекмурад-бай!
Все взоры обратились на Худайберды-ага. Вели-бай выпятил губы, но встретился глазами с остерегающим взглядом Бекмурад-бая и только вздохнул, ничего не сказал.
Арчин повертел в руке оставшуюся бумажку, сокрушённо покачал головой:
— Не повезло тебе, Худайберды-ага. Надо же такому случиться, чтобы на последней бумажке было написано твоё имя! Вай-вах, не повезло!..
Он протянул бумажку сидящему рядом. Тот посмотрел на неё, вздохнул:
— Жребий чёрного счастья!
И передал её следующему.
Бумажка пошла по рукам. Все смотрели на неё, вздыхали, поминали недобрую судьбу, ссылались на волю аллаха. Но никто из присутствующих не знал грамоты, никто не мог удивиться и воскликнуть: «Позвольте, да ведь здесь имя Бекмурад-бая написано!». Впрочем, грамотный не сказал бы тоже: здесь сидели друзья и единомышленники бая, а не бедного дайханина.
У коня — живот, у пса — нос
Поднявшись со своего почётного места, Худайберды-ага, как оплёванный, вышел на улицу.
— Позвали тебя, дурака: «Проходи, проходи!», а ты и обрадовался, расселся на ковровой подстилке! — бормотал он себе под нос. — Аллах унижает гордых и не даёт им свершения желании. Надо было сесть прямо на полу, у двери, тогда, может быть, и не остался бы жребий в шапке…
Темнело. Обычное спокойствие вечернего аула нарушали крики людей, которые всё ещё не могли придти к соглашению при жеребьёвке. Худайберды-ага не слышал этих криков, занятый собственными невзгодами. Он не замечал встречающихся людей, не отвечал на приветствия, и люди не обижались: они понимали, что на человека свалилась беда.
Увидев его потемневшее лицо, жена привычным движением поднесла к глазам конец головного платка.
— Неужто нам, отец?.. Неужели судьба никогда не смилостивится над нами?..
— Не плачь, мать моих сыновей, — сказал Худайберды-ага, присаживаясь на старую, вытертую кошму.
— Когда вода идёт через край, плотину не достраивают. Слезами беде не поможешь.
— С кем ты тянул жребий?
— С Бекмурад-баем.
— А остальные кто?
— Его младшие братья.
— Вах, отец сыновей моих, зачем ты так поступил? Разве можно было коня своего счастья пускать вместе с конём Бекмурад-бая? Счастье баев проворно: если гонится — настигает, убегает — спасётся. Они из тех, кто заранее знает, какая добыча попадётся им на охоте… Здесь что-то не так, отец! Неспроста Бекмурад-бай взял тебя в свою группу, чует моё сердце, что неспроста!