Берды снова одолел его, прижал к полу. Орёл по-собачьи впился зубами в шею противника. Берды завыл, дёрнулся, оставив в зубах противника кусок кожи, треснул его головой о пол. Потом вскочил, вывернул руку, ткнул носом в пол. И долго с остервенением пинал ногами. Ярость постепенно проходила.
Вошёл надзиратель.
— Что тут у вас, драка? Почему дерёшься? В карцер захотел?
Последнее относилось к Берды. Он сплюнул кровь, рукавом халата вытер губы.
— Он сам бил! Я — потом бил.
— А ты что скулишь? — сказал надзиратель Орлу. — Вставай!
— Руку мне вывихнул, — заныл Орёл, с трудом садясь на пол. — Совсем пропала рука!..
Берды, отойдя в сторону, смотрел то на надзирателя, то на своего недавнего противника, к которому он уже не испытывал злости.
— Дурак ты! — сказал надзиратель.
— Зачем дурак? — не понял Берды.
— Затем, что пожалел. Ну, чего уставился? Если бы этот человек вывернул тебе руку, он так дела не оставил бы. Он бы тебя до смерти убил. А ты — пожалел.
Недоверчиво глядя на постанывающего Орла, Берды пробормотал:
— Нельзя до смерти. Рука больной, драться не может.
— Потому и дурак! Потому и в тюрьме сидишь, что не знаешь, как на свете жить. Если уж вцепился в горло врага, не отпускай, пока тот ногами дёргает. Не умеешь жить на свете, парень!
— Тюрьма уйду — умею жить.
— Ни черта не сумеешь! Тот лайдак, пся крев, умеет, он тебя не пожалел бы. А ты — слюни распустил, «рука больной». Он тебе этой рукой глотку сломать хотел, а ты…
— Как надо?
— Убить надо врага! — сказал надзиратель, угрожающе шевеля тяжёлой нижней челюстью.
— Убить?!
Берды кинулся на Орла, вцепился пальцами в шею:
— Убить?!
Орёл захрипел, глаза его вылезли из орбит, пятки судорожно заколотили по полу.
— Стой ты, бешеный! Стой! — надзиратель с трудом оторвал Берды от его жертвы. — Раньше об этом надо было думать!
Берды, подрагивая от нервного возбуждения, смотрел на надзирателя, не понимая, что хочет, чего добивается этот человек. То сердился, что он не убил Орла, а стал убивать, он опять сердится. Что ему нужно?
Не понимал надзирателя и Орёл, с трудом отдышавшийся от мёртвой хватки Берды. Почему сначала надзиратель велел ему убить слабого арестанта, обещая за это много интересного, а сам потом напустил на нега этого могучего парня? Может быть, всё наоборот, может, быть, это его, Орла, задумали убить?
— Пощадите! — закричал он, подползая к надзирателю и стараясь обнять его сапоги. — Пощадите! Я преступник, я грабитель, но не таким меня мать родила!! Я тоже был честным, и не от радости стал грабить. Мать померла, ещё мальцом был… Отца в пятом году убили… Куда я мог податься? С голоду подыхать? Шайка приняла, шайка обогрела… Ох, господи!.. Сперва щипачем был, карманником. Потом на мокрое пошёл… От радости пошёл? Заставили. Не пошёл бы — перо в бок и ваших нет! А жрать — надо!.. Жить — надо! Амбалом пошёл бы вагоны грузить — нашего брата отовсюду в три шеи гонят… Убивал! Убивал потому, что меня убить хотели! Не хотел под забором, как пёс, околевать… Эх, да пропади оно всё пропадом! Убивайте и меня, коль задумали убить, — всё одно фарта нет, третий раз попадаю!..
Берды с интересом слушал Орла. Он понимал далеко не всё, но главное понял: человека изломала жизнь, человек не сам стал плохим, люди довели. Значит, первое впечатление было правильным и Берды радовался, что в горячке не убил этого горемыку. Жаль вот, что руку ему испортил, но рука заживёт. Надо только положить человека на спину и сильно дёрнуть вверх за больную руку. Тогда кость станет на своё место и боль сразу пройдёт.
Тяжёлая ладонь надзирателя легла на плечо.
— Пойдём, лыцарь!
— Куда? — встрепенулся Берды.
— В карцер.
Это слово и его смысл были известны Берды. Он нахмурился.
— Зачем?
— Посидишь немного — разучишься кулаками попусту махать.
— Простите его, господин начальник! — вмешался повеселевший Орёл, понявший, что убивать его никто не будет. — Он не…
— Молчи, подсвинок! — резко оборвал его надзиратель. — С тобой у меня особый разговор состоится!..
— Берды покалечил Орла, руку ему сломал.
— Неужто такой сильный?!
— Как видите, пан начальник.
— Где он сейчас?
— Один остался в камере, а туркмена я в карцер посадил, чтоб остыл немного.
— Что будем делать?
Надзиратель шевельнул челюстью, подумал.
— А если его в карцере на недельку-две оставить? Он за это время сам дойдёт, да и Орёл его помял крепко.