Вот такие возражения из области теории мешали действиям единственной партии, которая могла бы поддержать короля. Но даже сегодня ее лидеры прибегают к еще одному интересному аргументу: «Выступая в принципе против монархии, мы предпочли бы слабого короля королю незаурядному». Во всяком случае, они не хотели иметь дело с королем, посмевшим не прислушаться к «доброму совету» своего премьер-министра. К тому же шла война в Испании! Если лейбористы сформируют правительство, сумеют ли они помочь испанской республике? Может быть, куда удобнее по-прежнему клеймить позором реакционную политику капиталистов? Ведь ходили же слухи, которые услужливо распространяли все кому не лень: эта женщина шпионка или, по меньшей мере, подруга нацистов. Цель была достигнута: если не сами рабочие, то лейбористская пресса отнеслась враждебно и к этому браку, и к этому королю. Британские социалисты упустили исторический шанс.
Имея у себя в тылу такую удобную оппозицию, Болдуин, не забывавший о своих избирателях, мог себе позволить вести против короля рискованную игру. Премьер-министра беспокоило лишь одно: пока что правящий кабинет вынудил Эдуарда молчать, но после отречения ничто не помешает королю рассказать стране все как было, и история получится столь впечатляющей, что состоятся новые выборы, на которых ему и его партии вряд ли удастся победить.
В те дни в палате общин только два человека старались что-то сделать. Один из них, Черчилль, убедившись, что премьер-министр упорно не желает сообщать о своих намерениях, потребовал от него не совершать ничего «непоправимого» до тех пор, пока не состоится обсуждение в палате общин. Второй, Уэджвуд, предложил, чтобы клятва верности, связывающая палату общин с монархом, имела юридическую силу независимо от того, состоялась или нет церемония коронации. Это на случай, если архиепископ отказался бы короновать короля.
В прессе тоже слышались разумные голоса. «Дейли мейл», «Дейли экспресс», «Ньюс кроникл» предлагали, чтобы король вступил в брак как герцог Корнуольский. Они считали абсурдом, что распутным королям позволялось творить все что угодно, а короля, для которого любовь и честь были неразделимы, ожидала суровая кара.
В этой неопределенности, когда Эдуард как никогда нуждался в поддержке, ему пришлось расстаться со своей подругой. Она поспешно уехала: другого выхода у нее не было. Если бы она осталась, все стали бы говорить, что она упрашивает Эдуарда отречься от престола. Уехав из Англии, она показала миру, что не намерена влиять на события. Оставался только телефон, верный гонец любви, ему нипочем были любые расстояния, он передавал тон голоса и смеха, полунамеки и обрывки слов, позволявшие понять скрытый смысл сказанного.
Опасаясь за безопасность и даже за жизнь своей подруги, король предоставил ей личный автомобиль и своего адъютанта и велел отвезти ее в Канны, в дом его американского друга. Во Франции сотня репортеров устроила за ней настоящую погоня, совсем как в кино. В тот же день, 4 декабря, Эдуард удалился в Форт-Бельведер. Наверное, это тоже была ошибка. Как он объяснял впоследствии, он хотел предотвратить волнения в столице. Эти решающие дни он провел там, в этой крепости, зимой выглядевшей еще более мрачной: ее серая громада смутно виднелась среди снега и тумана. Эдуард виделся только с самыми близкими друзьями, здесь его не тревожил шум Лондона и ропот народа; король скорее напоминал мыслителя и пророка, чем монарха на поле сражения. Единственный голос, долетавший до него, был голос его подруги, которая в долгих беседах умоляла его о том, чего он не желал делать ни за что на свете, — отказаться от нее.
Много лет спустя один друг спросил Эдуарда: «И что бы вы сделали, если бы она тогда уехала из Франции в Америку?»
Не задумываясь, он ответил так быстро, что даже пропустил несколько слов: «На пароход, и там пожениться!»; потом рассмеялся, представив себе эту картину.
В тот самый час, когда король прибыл в Форт-Бельведер, Болдуин впервые высказался определенно в палате общин. Его покорная оппозиция не вышла за рамки хорошо отрепетированной игры в вопросы и ответы. Поскольку Эттли спросил его о браке короля, Болдуин ответил: «В нашем законодательстве не упоминается ничего похожего на так называемый морганатический брак». Жена короля становится королевой. Если мы хотим, чтобы было иначе, требуется принять соответствующие законы. Нынешнее правительство этого делать не намерено. И доминионы, с которыми необходимо было посоветоваться, уже дали отрицательный ответ.