СУДЬБА ЛИКВИДАТОРА
Октябрь 1962 года г. Карлсруэ
Несколько часов назад закончился, самый громкий за все послевоенное время судебный процесс по делу Богдана Сташинского, обвиняемого в убийстве Степана Бандеры и Льва Ребета. К всеобщему удивлению журналистов, суд вынес весьма лояльный приговор убийце - 8 лет лишения свободы, признав его лишь соучастником в совершении преступления. Подобное решение стало прецедентом в мировой судебной практике, когда основным виновником и заказчиком преступления было признано советское правительство, узаконившее политические убийства. Богдан Сташинский на процессе был признан только исполнителем. Впереди его ждали долгие 8 лет пребывания в баварской тюрьме, не предвещавшие ничего хорошего, и полное неведение после их окончания. Хотя о том, что будет потом, Богдан тогда не хотел думать. В этот момент он испытывал только одно непреодолимое желание - выспаться. Утром его должны были перевезти в другую тюрьму, а сейчас его ожидала долгая и спокойная ночь. Богдан вошел в камеру и сходу упал лицом вниз на жесткую тюремную кровать, пропахшую сыростью и плесенью. Он лежал неподвижно с закрытыми глазами, ощущая каждой клеточкой, как отступает немыслимое напряжение, накопившееся в нем за долгие месяцы следствия. Сташинский даже не предполагал, что приговор суда может быть настолько желанным. Он до такой степени ощущал себя измотанным и опустошенным, что в этом состоянии, возможно, и высшую меру наказания принял бы с облегчением. Поэтому, 8 лет заключения, после стольких лет напряженной работы в КГБ, он воспринял, как заслуженный долгожданный отпуск, которого в его службе, по сути, никогда и не было. И хотя, основной вариант реализации его плана рухнул, после бегства в Западный Берлин американские спецслужбы не проявили к нему должного интереса, второй вариант вселял ему надежду на успех. Но, все это будет потом. Сейчас, проваливаясь в дрему, он вспоминал свою жизнь и тех людей, которые, так или иначе, повлияли на его судьбу.
Г Л А В А 1
г. Львов 1950 год
Закончилась очередная учебная неделя. Богдан не торопясь, укладывал конспекты в потертый кожаный портфель, который полгода назад купил на барахолке у старого поляка. Портфель явно был старше своего нового хозяина и должно быть пережил не одного владельца, но по-прежнему сохранил свою представительную форму и характерный запах, присущий старым кожаным вещам. Торопиться Богдану было некуда. Он жил в студенческом общежитии на окраине Львова и лишь в конце месяца выезжал домой в село Борщовичи, где проживала его семья. Родители не баловали сына деньгами, поэтому весь его бюджет ограничивался размерами мизерной стипендии. К своим 19 годам он вообще не употреблял спиртного, что отчасти делало его отшельником в кругу сокурсников, да и в отношениях с девушками, он не мог похвастаться большим успехом, хотя, последние всегда смотрели на него с повышенной интересом. Для своих лет он не выглядел гадким утенком, а наоборот, создавал впечатление некого супергероя из трофейных художественных фильмов, которые в большом количестве появились на экранах кинотеатров в послевоенные годы. На самом деле, Богдана интересовала только учеба и книги, за чтением которых он проводил большую часть своего свободного времени.
Когда лекционный зал практически опустел, к нему подошел староста группы Назарий Кулиш и, наклонившись к уху, полушепотом сказал:
- Тебя вызывают в кабинет к Ситниковскому.
- А кто это? - поднял на товарища удивленные глаза Богдан.
Назарий выпрямился и, как заговорщик посмотрел по сторонам. Убедившись, что в помещении кроме них никого нет, он вновь склонился к товарищу и тем же тоном произнес:
- Ну, ты даешь. Капитан госбезопасности, который курирует наш институт.
Богдан от испуга привстал с места и дрожащим голосом спросил:
- А ты не знаешь, в связи с чем?
Кулиш многозначительно улыбнулся и, выставив перед собой ладони, как бы отгораживаясь от чужих проблем, ответил:
- А вот этого я не знаю и знать не хочу. Сам вспоминай, что и где с дуру ляпнул.
Он быстро развернулся и почти бегом поспешил к выходу, оставив Богдана в полной растерянности.
Сташинский шел по длинному институтскому коридору, читая таблички на дверях. До этого дня ему не приходилось общаться с сотрудниками этого всемогущего ведомства, поэтому встреча с Ситниковским его пугала и интриговала одновременно. Он шел, едва переставляя окаменевшие ноги, и терялся в догадках, что могло стать причиной этого вызова. То ли, в деканат попал милицейский протокол об его безбилетном проезде, который составили контролеры во время прошлой поездки домой. То ли органы заинтересовались членами его семьи, которые поддерживали связи с антисоветским подпольем. Мысль о второй причине он старался отогнать от себя, так как не разделял взглядов своих сестер и старался вообще ни делами, ни словами не касаться политики.
Дойдя до таинственного кабинета, он долго не решался постучать в дверь, так как от волнения не мог остановить дрожь в руках и ногах. Наконец, собравшись с духом, он постучал по матовой глади дверного полотна и, не дожидаясь ответа, вошел в мрачное прокуренное помещение.
За массивным дубовым столом, покрытым зеленым бархатом, сидел мужчина среднего возраста, в круглых металлических очках, застрявших на самом кончике носа, и сером твидовом костюме с широкими бортами. У него были русые редки волосы, аккуратно зачесанные назад и неестественно большие для его телосложения руки.
- Вызывали, товарищ капитан. - Почти по-военному отчеканил Богдан и сам удивился, насколько изменился его голос.
Ситниковский поднял на него глаза и обезоруживающе улыбнулся.
Сташинского в этот момент поразили глаза этого человека. Невероятно умные и в то же время по-отечески добрые. Обычно такие глаза бывают у старых и мудрых людей, познавших жизнь. Все это никак не укладывалось в его представлениях о сотрудниках МГБ, которых так не любили и боялись в его окружении.
Капитан вышел из-за стола и, протянув руку молодому человеку, сказал: