Девочка сидела на скамейке, держала на коленях книгу, а мальчики, оба в коричневых сандалиях и матросских рубашках с синими воротниками, взявшись за руки, подпрыгивали и приговаривали:
— Эй, вы! — закричал им сверху Данилка.
Мальчики остановились, подняли головы — перед ними на заборе непрошенные гости.
— Давайте, — сказал Данилка, свесив босые ноги, — в войну будем играть.
Петька подумал: «Хорошо бы с ними, с господскими, тут в садике».
Один из нарядных мальчиков, молодой Пжебышевский, помолчав, сказал:
— Ладно, слезай. Только вы будете немцы.
Васька Танцюра продолжал сидеть на заборе, а Петька соскочил следом за Данилкой. Уж очень хотелось пробежаться по желтому песку дорожек, потрогать, понюхать на клумбах цветы — они, наверно, душистые. И такие яркие, пестрые: красные, оранжевые — всякие.
Девочка поднялась со скамьи. Она была в светлом платье, с большим бантом в волосах. В руках у нее раскрытая книга с цветными картинками.
— Дай поглядеть, — попросил Петька, заметив картинки.
Девочка неожиданно сморщилась, сделала брезгливую гримасу.
— Фу, — сказала, — уходи. От тебя конским потом пахнет.
Петька смутился. А мальчики в матросских рубашках, подпрыгивая, гримасничая, обнюхивали его, отворачивались, ржали по-лошадиному:
— И-и-и, от него конским потом пахнет! И-и-и! Ты в конюшне, наверно, живешь? Как лошадь! И-и-и!
На шум с террасы вышла высокая седая барыня. Поправляя рукой прическу, она прошла по аллее, остановилась перед Петькой — Данилка успел шмыгнуть в кусты, быстро взлезть на забор. Заговорила, глядя строгими, навыкате глазами:
— Ты чей? Как сюда попал? Украдешь еще что-нибудь. Какой ты грязный! Вот я узнаю, кто твои родители… Смотри, чтобы не смел в другой раз здесь появляться!
Петька молча кинулся к забору и почувствовал на себе злорадные взгляды господских детей.
— Безобразие, — крикнула вдогонку барыня, — распустились совсем!
Осенью Васька поступил работать на шахту. Ему исполнилось одиннадцать лет. Должность его называлась: лампонос. Он носил по шахте зажженные запломбированные лампы, по пять штук в каждой руке; если у кого-нибудь из рабочих лампа потухала, Васька обменивал ее на зажженную: пользоваться спичками под землей было нельзя — в воздухе рудничный газ, может получиться взрыв.
Шахтеры любили маленького лампоноса, знали, помнили, что паренек — внук старика Танцюры. А Петька Шаповалов начал завидовать своему приятелю. Он не догадывался, как болят у Васьки руки — нелегко целую смену носить столько ламп, — как хочется спать по утрам, когда гудок зовет на работу, какими длинными, тесными кажутся эти штреки и квершлаги, и как жутко по ним итти, если идешь один.
Петька видел: Васька приходит домой, словно настоящий взрослый шахтер, солидно усаживается за стол; бабка Танцюра суетится — подает ему борщ или вареную картошку с салом, кладет перед ним краюху хлеба. И случалось — правда, не очень часто, не каждый раз, когда Петька бывал у Танцюр, — Васька по-хозяйски его приглашал:
— Сидай и ты. Ладно. Бери ложку.
Бабка тогда отрезала еще кусочек хлеба.
Данилка Захарченко с матерью уехал в деревню. Наступила зима. Петька встречался с Васькой все реже и реже: итти к Танцюрам далеко, одежда у Петьки плохая — холодно. А Васька, как только придет с шахты, поест и тотчас ложится спать.
Двери конюшни стали белыми и мохнатыми от инея.
По вечерам в проходе между стойлами горела тусклая электрическая лампочка, освещала спины и хвосты лошадей; такая же лампочка горела в комнате Черепанова. Лошади жевали сено, вздыхали, постукивали копытами. В комнате жарко топилась круглая чугунная печь. Иногда вокруг этой печи собирались спасатели — люди новые, поступившие на спасательную станцию недавно. Приходил и Макагон; Терентьев теперь назначил его инструктором вместо Галущенко.
Его предсказания о неминуемом призыве в солдаты не сбылись. Шахтеров оставили на месте: пусть добывают уголь Лишь немногие с шахт ушли на фронт, главным образом те, от которых начальство захотело избавиться, которых считало смутьянами и подстрекателями. Например, был призван Хохряков из механической мастерской. А спасатели остались на руднике все до единого. И Черепанова, конечно, не взяли: кому нужен хромой вояка!