— Товарищ мой, — продолжал Танцюра. — Он раскопал… находку сделал. Какую-то химию заховали еще в четырнадцатом году. В степи.
— Как это — химию?
Васька повернулся к Шаповалову; Шаповалов шагнул к столу.
— Позвольте, — заговорил, — объясню, как получилось. Видите, при очень странных обстоятельствах пятнадцать лет назад… зарыли в землю оборудование неизвестной лаборатории. Было у людей что-то тайное. Таинственное. Один погиб при катастрофе на «Святом Андрее», тогда спешно спрятали концы… Целую лабораторию, понимаете, — в землю. Я, видите, нашел те вещи сегодня. Вернее то, что уцелело. Хочу, чтобы кто-нибудь опытным глазом их посмотрел. Интересно разгадать. Может, полезное что. Вот, подвода нужна. Мы с ним, — Шаповалов показал пальцем на Танцюру, — повезем все это на постройку Седьмой-бис.
Федор Митрофанович слушал насторожившись. Пенсне снял. Потер кулаком подбородок:
— А почему именно на шахту Семь-бис?
— Я живу там. А людей, что в четырнадцатом, уже нет. Никого не осталось. Я восьмилетним хлопцем был тогда. Подглядел случайно, запомнил.
— Кто вы, простите, по профессии? — спросил Косых.
— Да рабфак мы вместе с ним окончили, — ответил Шаповалов, опять кивнув в сторону Танцюры. — Мне просто ближе было зайти на ваш рудник. По пути, так сказать.
— Алло! — начал кричать Федор Митрофанович в телефонную трубку. — Алло! Алло! Конный двор! В простую телегу запряжете… груз везти. Говорю, в простую телегу. Хватит одной телеги? — спросил он у Шаповалова. — Подадите, — снова крикнул в трубку, — к технической конторе! Я здесь у себя, в кабинете. Я жду!
Он вышел из-за стола, прошелся по комнате.
— Садитесь, прошу вас, товарищ Шаповалов. Не лишено, думаю, интереса… Ну, куда ни шло! — размышлял он вслух. — Далеко это отсюда, раскопка-то ваша? — Федор Митрофанович остановился перед рабфаковцами, всунул руки в карманы; был он в белых брюках и украинской вышитой рубахе; заботами Марийки все на нем казалось новеньким, было только-только из-под утюга. — Ага, вот как. Чудеса! Говорите, значит, — он повысил голос, притронулся ладонью к своему чисто выбритому подбородку, — говорите, в степи — целая лаборатория? Кому же зарывать понадобилось? Ну, по дороге вы расскажете подробно. И не знаете какая?.. Кстати, сейчас у нас на руднике, — Косых принялся снова расхаживать по диагонали комнаты, — в командировке из этого… из «Донугля»… Белоусов, значит, Емельян Борисович. Очень образованный инженер. Обратимся к нему в крайнем случае. Два факультета человек окончил… Магистерскую диссертацию до войны. Ну, это будет на месте видно. Если мне не удастся как следует понять. Акт придется составить о находке… Что же нам коня не подают? Если для шахты, для безопасности что-нибудь найдем…
— Федя, — спросил Танцюра, — и вы хотите с нами?
Зять посмотрел на него, улыбнулся:
— Если позволите, поеду. — Он развел руками: — Что с вами делать-то прикажете? Чудеса! — И повернулся к Шаповалову. Вспомнил, что на руднике нет прибора для проверки прочности проволок стальных канатов. «Вот хорошо бы найти, не надо будет посылать проволоку на испытание!» — Скажите, — спросил, — металлические приборы там очень заржавели? Нет ли там таких, с винтами? Вот этаких? — Он пальцем нарисовал в воздухе непонятный зигзаг.
Спустя несколько минут они уже ехали по поселку. Сидели на телеге с каждой стороны по-двое: их трое и кучер — четвертый. Лошадь бежала рысью, колеса дробно постукивали по мостовой.
Дорогой Петька увидел: в доме, принадлежавшем прежде Сычугову, теперь кооперативный магазин. Над входом в прежнюю сычуговскую лавку, на вывеске, по-украински написано: «Крамниця». Заметно, что дом внутри перестроен: где у лавочника раньше была столовая, спальня, комната тещи, теперь — Петька затянул в окна — тянутся длинные, заваленные товарами прилавки.
«А было ли это? — подумал он о прежних временах. И поежился: — Еще как! — В памяти ожила сычуговская тёща, подзатыльники, полученные от Пал Палыча, кулак самого Сычугова. Затем пришло в голову: — А патроны унесли все-таки. Обезвредили немного казака».
Полуденный жар схлынул: солнце начало клониться к западу. Поселок остался сзади, телега мягко катилась по траве; сзади остался и холм, на гребне которого обелиск с пятиконечной звездой, и другой такой же обелиск, в низине — тут хоронили Карачаевца и Гайфутдинова, а Глебов произнес памятную Шаповалову речь.
Сейчас Петька правил сам. Взял из рук кучера вожжи. Слева был размытый дождями извилистый овраг. Недолго ехали по краю его, потом свернули в сторону. Тут, наконец, оказалась куча свежераскопанной земли; в кучу — так Петька бросил уходя — была воткнута лопата.