— Спасибо, нет. Что «зря»?
— А молока не хочешь? Можно было, знаешь, обойтись без этого. Свободно можно было обойтись.
Крумрайх, не шевелясь, незаметно приоткрыл глаза, посмотрел сквозь прищуренные веки.
На диване напротив него сидел худощавый смуглый пассажир. Его чисто выбритые щеки отсвечивали синевой, черные волосы были закинуты назад. Здесь же стоял раскрытый чемоданчик с едой, а по другую сторону чемоданчика сидела — фрау, спросил себя Крумрайх, или фрейлен? — в сером шерстяном костюме, в блузке с белым галстуком, повязанным по-мужски, маленькая курносая спутница этого человека.
— Как обойтись, — говорил ей пассажир. — Ты представь себе: вещь, которую я понять не могу.
— Теперь ты в отпуск не сможешь как следует…
— Ну и что ж. А к Зберовскому — разве не в отпуск?
— Пропадет путевка в санаторий.
— Отдам кому-нибудь.
— Да пусть эта глюкоза! Думаешь, Зберовский тут что-нибудь поймет?
— Как же не поймет! Парадокс: горючий газ, газификация угля, и вдруг — глюкоза! Нет, так нельзя оставить. Он специалист крупный. Я поеду.
— Учиться?
— Хотя бы и учиться.
— Всю жизнь учишься!
— Сама в заочный поступила. Зачем тебе, ведь техникум педагогический окончила?
— Ну, у меня школьники. Мне надо.
— А мне не надо? Тем более, такой парадокс.
— Ты думаешь, может иметь значение?
— Поездка-то?
— Нет, глюкоза.
— Кто ее знает. Вдруг — и очень может. Вот со Зберовским посоветуюсь.
— Смотри, тебе виднее. — Пассажирка улыбнулась. Сказала потеплевшим голосом: — Ты помнишь, рассказывал в первый раз про эту твою находку в степи? Помнишь, вернулись, я починила твою шинель?
Приподнявшись, она протянула руку, притронулась к голове своего спутника, погладила его прямые волосы. Тот взял ее руку и тоже погладил своей ладонью, улыбнулся. Сказал:
— Умница моя.
Потом они принялись молча смотреть в окно. Немного позже она шопотом предложила:
— Пойдем в коридор, постоим.
Они вышли из купе. Осторожно, стараясь не стукнуть, не разбудить спящего, пассажир закрыл за собой дверь.
«Фрау, — решил Крумрайх. — Муж и жена. Почему славянки умеют так хорошо улыбаться?»
До сих пор он притворялся, будто спит; теперь сбросил с себя одеяло, быстро оделся, достал мыло, бритву, одеколон, полотенце, рассовал все это по карманам и вышел в коридор. Соседи по купе не оглянулись: разговаривали о чем-то у открытого окна.
Через четверть часа он подошел к ним причесанный, побритый, надушенный.
— Мое почтенье, — сказал, — здравствуйте. Я есть ваш попутчик. Инженер Крумрайх.
— Шаповалов, — ответил пассажир, вежливо кивнув. И представил: — Моя жена.
— Клавдия Никитична, — проговорила маленькая женщина в сером.
— Куда извольте путь держать? — полюбопытствовал немец. Услышав название станции в Донбассе, неожиданно сморщился, словно захотел чихнуть, но не чихнул, а воскликнул: — Сердце мой взволнован — я бывал там. Давно, очень давно.
Он уселся на откидной стул у стены. Мечтательно помолчал. Смотрел несколько секунд остановившимся взглядом; дряблая кожа под его глазами висела мешочками. Затем добавил:
— Весьма-весьма давно я имел там хороший друг. Приятель мой погиб на взрыв при «Святом Андрее». Или сказать: на «Святой Андрей» при взрыве.
— Кто ваш приятель? — спросил Шаповалов, почему-то насторожившись.
Немец не заметил выражения его лица.
— Я хотел знать, — продолжал он, — не ведомо ли вам, когда извлечена покойный тела погибших от взрыв на «Святом Андрей»? Когда совершилось их похорон? Или не так по-русски?
— По́хороны, вы хотите сказать? Все, которые тогда погибли, остались в шахте. «Святой Андрей» не восстановлен, закрыт с тех пор… А кто же вас интересует? Я тогда…
— О-о, остались в шахте? Замеча-ательно!
Крумрайх облизал губы и потупился. Вспомнил — он много лет об этом думает — и фельдшера Макара Осиповича, верного помощника, и смятое письмо у него за пазухой. Там было написано: «Даже журналы опытов я не имею возможности хранить. Сейчас мне их заменяет небольшая записная книжка, которую ношу всегда с собой. Чтобы она сбереглась при всяких передрягах, ношу ее в плотном металлическом футляре».
«Все унес в землю, проклятый скиф!»
А техник, вспомнил Крумрайх, тогда в рудничной конторе подтвердил: «Вот именно, как вы назвали, вроде портсигара. Карман застегнул английской булавкой, сверху брезентовую куртку надел…»
Если футляр действительно плотен, пронеслось в мыслях немца теперь, вдруг еще можно взять реванш у судьбы? Только как же? На глубине трехсот метров. Нелегко. Надо брать концессию на восстановление шахты. Большевики не дадут. Никому не дают концессий. А никто, вероятно, не знает. Иначе бы давно добыли из-под земли. Сохранилась ли бумага — вот вопрос.