Какое счастье, вздыхала она, что Отто не на восточном фронте! Теперь, когда кончится война, сын ее будет богаче, чем покойный бедняга Готфрид. Поместье уже стало доходно. Если мальчик будет сам вести хозяйство…
«Мальчик» между тем — отец воспитал его на этой мысли — считал себя рожденным не для какого-нибудь мелкого поместья. Нет, учил его отец когда-то, в жизни надо схватить большой кусок. По возможности даже самый большой кусок. Для этого надо быть смелым и очень дальновидным.
Отто «постиг»: пока война, нельзя терять свое место в «И. Г. Фарбениндустри»,
В лаборатории, где он служил, служил также швейцар, старик, ветеран прошлой войны, по фамилии Ритц. Было известно, что Ритц в девятьсот четырнадцатом году попал с перебитой ногой в плен и три года провел у русских, вылечился там, работал, стал говорить, читать на их языке.
Теперь доктор Фрейндлих, начальник лаборатории, относился к этому старику с недоверием. Недоверие проявлялось и со стороны многих лаборантов. Заметили, что когда речь заходит о фюрере, Ритц молчит, точно воды в рот набрал. Утверждали, будто кто-то видел у него в руках подозрительную книгу: стихи, написанные по-русски. А кроме того, когда Ритцу предложили стать членом партии национал-социалистов — ведь он служащий такой лаборатории! — старик наотрез отказался. Объяснил так: заработок ему не позволяет, нет денег платить членские взносы.
Еще осенью, когда был жив Крумрайх-отец, когда он прислал странную телеграмму: «Храни, как величайшее сокровище», Крумрайх-сын с любопытством перелистывал полученную книжку. По чертежам и формулам — русского текста понять не мог — молодой Крумрайх решил, что здесь описаны опыты по физиологии растений. Отто тогда пожал плечами: «Что это родителю в голову взбрело? Ищет больших урожаев в поместье».
Отдать книжку переводчику, подумал он тогда, — лишние затраты.
И только спустя несколько месяцев после смерти отца Отто вспомнил: Ритц знает русский язык. Пусть прочтет, расскажет — за это ему платить не нужно.
Однажды, оставшись на ночное дежурство, молодой Крумрайх зашел в каморку швейцара.
— Ну как, старина, — спросил, — поживаете?
Ритц приподнялся, почтительно ответил:
— Данке шён. Понемногу.
— Не можете ли вы прочесть по-русски несколько страниц? Мне надо знать, о чем тут. — Отто достал из кармана записную книжку в кожаном, покрытом сеточкой трещин переплете.
— Да что вы, господин лаборант! — испугался Ритц. — Я позабыл. Я не смогу, наверно.
— А все-таки попробуйте. Взгляните.
Швейцар надел очки, долго рассматривал выцветшие, потускневшие строки.
— Формулы я сам понимаю, — говорил в это время Отто, усевшись за стол. — Тут цифры, чертежи — я это вижу. Да вы не бойтесь, я не скажу… Переводите смело! Я никому не скажу!
Старик-швейцар беззвучно шевелил губами. Так прошло полчаса.
— Господин лаборант! — проговорил он наконец. — Насколько я своим умом… Да-а… Эрзац! Рецепты здесь, как делать эрзац-сахар и эрзац-муку. Если верить, — добавил он, усмехнувшись, и отдал лаборанту записную книжку, — из воздуха сахар. Из дыма.
Когда Крумрайх-сын уже вышел в коридор, старик крикнул ему вдогонку:
— Эрзац!
Крикнул и вздохнул. Подумал: «Когда кончатся эрзац-времена? Уж хотелось бы съесть не эрзац — настоящую немецкую сосиску. Запить ее кружкой баварского пива. Боже мой!»
Отто вернулся к нему через минуту:
— Очень вас прошу, старина: сохраните в тайне!
— Будьте спокойны, господин лаборант! Будьте спокойны!
Но Отто Крумрайх уже не мог быть спокойным. Наоборот, с этого дня он потерял покой.
Сначала он решил: «Тотчас закажу перевод». Затем испугался этой мысли: если здесь такое изобретение описано, переводчик его обязательно присвоит. Опередит, патент возьмет. Нельзя же это допустить.
Он взял в библиотеке русско-немецкий словарь и несколько недель, слово за словом, сам переводил текст записной книжки. Даже похудел за это время: и приставки, и окончания слов, и семь падежей… Только тогда он понял, каких трудов стоило его отцу выучить этот «азиатский» язык. И все-таки без помощи Ритца не обошлось. По вечерам Отто заходил к нему, спрашивал, что значит та или иная фраза.
Постепенно раскрывался смысл телеграммы отца: «Храни, как величайшее сокровище».
Теперь Крумрайх-сын прищелкивал пальцами от удовольствия. Замурлыкал песенку:
Вен их ин дайне ауген зее…
Вот, подумал, приличный для него кусок! Вот его будущность!