— Я? — усмехнулся Шаповалов; даже чувство досады на миг у него притупилось: «Забавно! Смотри, что ищет!» — Хорошо, например, я. Я занимаюсь, — внушительно сказал он, — химическим получением пищевых продуктов. Чтобы хлеба у трудящегося человечества было, как песка морского… Чтобы дешевизна небывалая, изобилие…
— Да что вы говорите! Это может быть?
— В советском государстве может быть.
— А из какого сырья производство?
— Это вам знать ни к чему.
— Та-ак…
— Вот именно, так.
— Как песка морского, вы сказали?
— Сказал.
Петр Протасович всунул руки в карманы и, отвернувшись, принялся опять следить за дворником. Старик в фартуке шел, приближаясь по соседней аллее, опрокидывая над ведром урну за урной.
Переводчик приподнял шляпу:
— Разрешите откланяться пока!
Вскоре его голос донесся снова. Речь велась по-английски. Издалека были слышны лишь обрывки фраз.
«Тоже мне земляк…» неприязненно подумал Петр Протасович.
«Земляк» стоял среди англичан-полицейских. По-видимому, пересказывал содержание разговора или объяснял что-то в свое оправдание; быть может, ему не полагалось от своего имени беседовать с иностранцами — он нарушил правило и оправдывался теперь. Говорил — поглядывал в сторону Петра Протасовича.
Старый рабочий с ведром был уже в нескольких шагах от полицейских, между ними и Шаповаловым.
Рука, поднятая, чтобы быстрым круговым взмахом обмести урну, повисла в воздухе, сжимая щеточку. Старик прислушивался, вытянул шею. Казалось, хотел не проронить ни звука.
— Сколько на берегах океана есть песка, — сказал по-английски переводчик.
— О-о! — воскликнул один из чиновников.
Дворник повернул голову и встретился взглядом с иностранцем. Глаза у старого Джеймса были круглые, внимательные, глядели с почтительным удивлением. Он переложил щетку в другую руку, а правой сдернул кепи с головы. Переступив с ноги на ногу, стал лицом к приезжему. Не сводя с него взгляда, низко, почти в пояс, поклонился. Петр Протасович кивнул в ответ.
…Спустя две-три минуты старик Джеймс нес наполненное мусором ведро. Нес и вспомнил — вероятно, в сотый раз сегодня — о своей внучке, маленькой болезненной Кэт: худеет со дня на день, и разве у него есть деньги покупать для нее всегда сливки и масло?
«Три шиллинга и шесть пенсов, — подсчитывал он что-то в уме. — Еще один шиллинг два пенса. Смешно рассуждает мистер Блеквуд. А в России, наверно, покупать сливки и масло может всякий, хоть к каждому завтраку, если угодно. Хлеб у них станет, как песок на океанском побережье. Неправду сказал мистер Блеквуд. Разве хлеб — это атомные бомбы и пулеметы? Видишь сам: у них не только атомные бомбы! У них здравый смысл и на первом месте — хлеб».
Джеймс вздохнул; потрогав кулаком дожелта прокуренные, свисающие вниз седоватые усы, поглядел на небо. Рваными клочьями мчались в голубом просторе облака. Дул свежий ветер с востока.
«Надо было подойти к нему, — подумал старик про Шаповалова, — сказать ему: «Сэр! Вы посетили бы развалины домов — там, где был когда-то Сити, самый оживленный район Лондона. Так и лежат эти развалины. Вы поняли бы, что творится в сердце старого Джеймса, у которого сын убит фашистской бомбой в первый год войны, у которого осталась только внучка, больная чахоткой. Вы поняли бы, что творится в сердце… рассказали бы людям в России».
…Рваными клочьями мчались в голубом просторе облака. Дул свежий ветер с материка, с востока.
Этот ветер, порывистый, по-весеннему холодный, не менял направления долго. Прошло воскресенье, другое воскресенье.
Однажды вечером в тесную комнату на чердаке, под самой черепичной крышей, вошел незнакомый человек. Кэт сидела на полу, играла — мастерила из ветхой тряпки нечто похожее на куклу. Дедушка Джеймс поднялся с табурета. На другом табурете перед ним были дырявые детские башмачки, обрезки кожи, дратва, деревянные сапожные гвозди, шило, острый нож и молоток.
— Здравствуйте, — поклонившись, сказал вошедший. -Як вам по делу. Вы не догадываетесь, какое важное дело меня к вам привело?
Нет, Джеймс, конечно, ни о чем не догадывался.
— Я от Британского комитета сторонников мира.
О да, Джеймс слышал про комитет! Засуетившись, старик сбросил на пол внучкину обувь и свои сапожные принадлежности. Придвинул освободившуюся табуретку гостю.
Гость коротко сказал об атомных бомбах, о недостойной политике британского правительства, об американских приготовлениях к войне. Затем спросил: