— Бог повелел человеку жить в смирении. Бог дал человеку землю, чтобы возделывать ее и кормиться от своих трудов. Поистине дьяволом научен и гордыней обуян, кто вместо плодов и злаков земных тщится вкушать от угля преисподнего. Кощунственно это и противно божеству. С ересью наравне.
Сергей Сергеевич, шумно вздохнув, сел.
— Вот святые слова, — пришептывал он, — воистину мудрость! Что же это: под самые корни, представьте, под самые основы роет!
А протопопа было уже трудно остановить. Теперь он чувствовал себя проповедником перед паствой. Голос его стал зычным, гремел:
— Соблазн сеет и совлекает праведных с божьего пути. Но покарает бог ересиарха! Отторгнет он его от чад своих, как пса безумного…
— Так! Воистину так! — поддакивал Чикин. — Отторгнет… Властям указать надо!
Анна Никодимовна сложила кисти рук у подбородка и подняла взор к потолку.
Титов молчал. Откинувшись на спинку кресла — бесформенный, грузный, почти без шеи, со щеками, будто прямо переходящими в плечи, — он поглядывал беспокойными глазками то на племянника, то на отца Викентия, то на Анну Никодимовну:
«Вишь, какие маневры! У-у, закрутили! Да что они, в сговоре, что ли? Либо рехнулись, прости господи, все?»
Глава V
Посетители
Со дня на день казалось, что стоит поработать месяц, и углеводы потекут из приборов пудами. Месяц проходил быстро. Лисицын опять записывал в журнал золотники полученного сахара и с нечеловеческим упрямством начинал новую серию опытов.
Егор Егорыч рассказывал о вспыхивающих в Петербурге «беспорядках». Из газет было видно: по всей России прокатились забастовки, восстания. Осенью царь издал манифест, зимой выбрали думу, летом ее распустили. Все это уже тревожило Лисицына — теперь не так, как прежде, когда он почти совсем не замечал событий за своими стенами. Теперь, если слышал о разгроме какой-нибудь стачки, он морщился, словно чувствовал физическую боль: сразу приходил в голову девятьсот пятый год, январское воскресенье, залпы по безоружной толпе. «Чудовищно! — думал он. — Просили только правды. Пели «Боже, царя храни». Неужели нет на свете справедливости?»
«Неужели нет на свете справедливости?» повторял он про себя и опять вспоминал слова, с которыми в то далекое воскресное утро люди двинулись к царю. Эти слова Лисицын узнал тогда же вечером от Егора Егорыча — старик раздобыл где-то написанную от руки листовку, текст петиции. Сама листовка не уцелела, а в памяти остался смысл прочитанного.
«Мы, рабочие г. Петербурга, —
было сказано в петиции, —
наши жены, дети и беспомощные старцы-родители, пришли к тебе, государь, искать правды и защиты. Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом… Мы и терпели, но нас толкают все дальше и дальше в омут нищеты, бесправия и невежества… Настал предел нашему терпению. Для нас пришел тот страшный момент, когда лучше смерть, чем продолжение невыносимых мук…»
И как же царь ответил? Царь приказал стрелять! Чудовищно!
Толпы шли на улицы, на баррикады; кого вера в светлое «завтра», кого гнев, кого горе двигало вперед. Останавливали фабрики. Жгли в порыве глубочайшего негодования поместья. Прошло два года борьбы, но царь победил: революция была подавлена.
Вот, грустно размышлял Лисицын, не дали результатов самые чистые, благородные стремления таких людей, как Павел Глебов — где он, кстати, сейчас? Еще мрачней нависли тучи. Удел народа — по-прежнему нищета и голод.
Задумываясь о безрадостной жизни мастеровых, шахтеров, крестьян-бедняков, Лисицын ужасался. Мысленно спрашивал: «Да есть ли выход из всей этой трагедии?» Тотчас поправлял себя: «Есть ли выход, кроме одного?»
И глаза его начинали возбужденно блестеть, щеки бледнели; он верил: близок, скоро настанет день, когда синтез в его приборах пойдет успешно. Тогда ни воды, ни углекислого газа не напасешься, Сколько их ни направишь в прибор, столько тут же получишь готовых углеводов. А самый верный выход из создавшегося тупика, казалось, — сделать каждого бедного если не богатым, то, по крайней мере, сытым. Единственное решение трагической проблемы — дать всем дешевую пищу: научить людей синтезу пищи из углекислого газа и воды. И груды искусственного сахара, крахмала — из крахмала хлеб можно печь, — казалось Лисицыну, защитят человечество от многих унижений и страданий.