Стеклянная вата, пересыпанная драгоценными темно-зелеными крупинками, укладывалась в фильтр — Лисицын готовил новый опыт. Пинцет в умелой руке подхватывал мягкие комочки, разворачивал их на прозрачных пластинах.
В другом конце города в просторной, застланной персидскими коврами комнате за письменным столом из палисандрового дерева сидел невысокий, худощавый, с усатым сморщенным лицом и негнущейся спиной старик. На нем был добротный голубой мундир и генеральские эполеты. Он облокотился о стол и, картавя, сказал:
— Не знаю, догогой… О чем же вы пгосите?
Перед ним, по другую сторону стола, сидел Федор Евграфович Титов. Федор Евграфович рассудил так: если нельзя партию выиграть, надо ее не проиграть. Как это получится — вничью? Ну, усмехнулся он себе, не совсем, стало быть, вничью.
Нагнувшись — в меру почтительно, в меру с достоинством, Федор Евграфович посмотрел преданными, озабоченными глазками и заговорил:
— Нешто об одном мне идет речь, ваше превосходительство?.. Вот как перед истинным… да разве бы я осмелился? Но — душа болит! Сердце верноподданное! — Титов стукнул себя кулаком по груди и повысил голос. — Вы представьте-ка: все, кто по праву и справедливости имеют богатство и власть, все, что в поте лица трудятся над своей землей, — все с сумой на паперть пойдут. Хозяйства рухнут, — он уже выкрикивал с угрозой, — пошатнется вся Российская империя! Пошатнется — страшно вымолвить! — престол!
Он поджал губы, помолчал, потом протянул палец в сторону генерала:
— Да взять бы и вас, ваше превосходительство. На чем стоит доходность ваших земель и поместий? Мужики, так думаю, продают хлеб, вносят за землю арендную плату. Управляющие имениями тоже продают хлеб… Кстати, — спросил он вкрадчиво, наклонив голову, — почем нынче продали?
— По-газному. По девяносто копеек, по гублю.
— Ну вот! — Титов с удовлетворением кивнул. — А вообразите — Лисицын этот… с товарищами… торговать станет мукой по копейке пуд? Да многие тысячи пудов на рынок вывезет. Или хотя бы по пять копеек. Кто тогда купит хлеб у ваших мужиков? Кому продадут управляющие урожай имений ваших? Не допусти же этого бог, — Федор Евграфович истово перекрестился, — но вы тогда, ваше превосходительство, нищим станете!
«И — с дороги прочь! — подумал он. — А не воюй! Против кого идешь? Пречистая богородица… Ишь ты!»
Когда Титов ушел, генерал протянул руку к кнопке звонка. Тотчас явился офицер в голубом жандармском мундире, звякнул шпорами, остановился в трех шагах от стола.
— Вот, Агсений Каглович, — сказал, точно закаркал, его превосходительство. — Я вами недоволен. От постогонних людей узнаю. Антигосудагственная деятельность…
Спустя два дня с Егором Егорычем случилось небывалое: с самого утра ему встретились давно забытые приятели, обрадовались встрече и настояли, чтобы вместе зайти в трактир; там потчевали неумеренно. Обычно строгий и трезвый, Егор Егорыч напился до потери благопристойности, до буйства и скандала. Как на грех, пришли городовые и увели его, пьяного и упирающегося, для протрезвления в участок. В участке продержали до следующего утра.
Вечером, уже при закате солнца, Лисицын почувствовал голод. Не мог вспомнить: обедал он сегодня или не обедал? Кажется, нет.
— Егор Егорыч! — крикнул он.
В квартире было тихо. Он посидел, послушал, потом обошел все комнаты, заглянул на кухню. На кухонном столе — судки, в которых Егор Егорыч приносит еду из ресторана. Судки чистые, пустые. Лисицын посмотрел: картуз Егора Егорыча на гвозде не висит. Значит, старого солдата нет дома. Куда же он запропастился?
Через час Лисицын решил итти ужинать в ближайшую кухмистерскую.
Сегодня ему во всем не везло. Едва он вышел на тротуар — к нему привязался какой-то юродивый: обхватил ладонями, начал бормотать бессмысленные слова. Лисицын, конечно, его оттолкнул, а нищий закричал:
— Кар-рау-ул! Бью-ут!
По улице как раз шли двое полицейских. Юродивый вдруг заговорил связно, потребовал, чтобы городовые составили протокол: вот этот — он показал на Лисицына — напал на него, мирного прохожего.
Полицейские не захотели даже вникнуть в суть дела и повели обоих, юродивого и Лисицына, в участок.
Там почему-то понадобилось долго ждать. Когда наконец пришел помощник пристава, быстро и справедливо разобрался в обстоятельствах, извинился перед Лисицыным, оказалось около полуночи. Но разве кухмистерские открыты в такое время? С досадой — вот нелепый случай, вечер пропал! — Лисицын крикнул извозчика, поехал в ресторан, заказал ужин.