— А что я должен принести?
— Ну, описание, во-первых, промышленного процесса — словами, текстом. Потом… вот позвольте я для памяти вам запишу, — придвинувшись к столу, Аполлон Захарович взял лист бумаги, карандаш. — Чертежи, значит, заводских установок. Достаточно — в эскизах. У меня чертежник свой. Он знает, перечертит, как надо.
«Дачу построить на горке, а к морю — кипарисы, шельмы этакие, двумя рядами… Кредиторов — по боку. И кум королю!»
Лисицын сказал:
— Могу принести теоретический расчет. И еще описание лабораторных опытов, подтверждающих правильность расчета.
— О-пы-тов? — переспросил Воздвиженский. Он положил карандаш на стол, посмотрел искоса, разочарованно. — Зачем же опытов?
— Ну как «зачем»? Опыты обосновывают соображения… так сказать, идею.
Глаза Аполлона Захаровича стали тусклыми. На висках, где кончались коротко остриженные волосы, выступили извилистые жилки. Он вздохнул, — нет, оказывается, дачи, нет никакого крупного дела. Вот как ошибиться можно! Обыкновенный — у Аполлона Захаровича это слово было ругательством, относилось оно к бесплодным фантазерам — «перпетуум-мобилист».
«Какой там греческий философ — на дворника Никифора похож! Подумаешь, что расставил: опыты, идею!»
Молча поднявшись с кресла, ничего не сказав клиенту, он вышел в соседнюю комнату. Вернулся с раскрытой книгой в руке.
— Вот, — он передал книгу Лисицыну, ткнул пальцем в страницу, — прочитайте. В этом пункте сходится законодательство всех стран. «Патенты…» — читайте тут — «…выдаются на изобретения, допускающие промышленное использование». Так! А вот в другом месте: «Идея сама по себе или научные опыты, — Воздвиженский застучал ногтем по странице, — не-па-тен-то-спо-собны!» Вы поняли? Так что же вы имеете реально? Чем вы располагаете?
Лисицын отдал книгу Аполлону Захаровичу и встал.
— Я, — сказал он, — реально получаю искусственный крахмал и сахар.
— А много, позвольте спросить? Крахмала, например?
— Пока — золотников десять в день. В лаборатории пока, при опытах.
— Только-то? — Воздвиженский обидно рассмеялся. — Вы простите меня, — он кивнул на часы, — меня ждут. Спешу.
— Но скоро, — Лисицын повысил голос, — буду получать сотни тысяч пудов.
— Сотни тысяч?
— Да.
Перед Аполлоном Захаровичем опять промелькнули отблески солнца в море, кипарисы, глицинии. «И по векселям. Кто его знает, вдруг не врет? Ох, господи!»
— А позвольте спросить: когда ваши опыты дадут возможность, что ли, построить промышленный процесс? И будет ли он в самом деле рентабельным?
— Вот кончу работу. Через полгода, в крайнем случае через год.
— А выгодность, рентабельность процесса?
«Вдруг верно — не перпетуум мобиле окажется?»
— Продукты будут, думаю, вначале… ну, раза в два дешевле нынешних цен.
«В тридцатилетней практике… Нет, знаем этих изобретателей!»
— Дорогой мой! Вы присядьте. — Лисицын почувствовал прикосновение мягкой руки присяжного поверенного, который подталкивал его к креслу. — Вы поняли меня, надеюсь: мне величайшее удовольствие доставит служить вам. Но что я могу сделать теперь? Вот даже законы вам показал, сами прочли. Опыты, к сожалению, это еще очень мало. Да, очень мало. — Аполлон Захарович скорбно закачал головой. — Нет, понимаете, как бы я ни старался, юридических оснований…
— Значит, нельзя?
Воздвиженский ответил жестом: руками развел.
Лисицын посмотрел на руки Аполлона Захаровича — они были покрыты синими и красными жилками, — подумал: напрасный разговор, ненужный, лишний, и, поднявшись, поклонился:
— Прошу тогда простить за беспокойство.
— От всей души, от всего сердца говорю: так жаль, что не могу помочь сейчас. Но вы запомните: я отнесся к вам как к брату, как к близкому другу. Когда будут первые проблески, наметится у вас промышленный способ — милости прошу, добро пожаловать ко мне!
— Это не понадобится. Спасибо!
— Почему не понадобится? — Воздвиженский, точно обидевшись, поджал губы.
— Сейчас я напишу брошюру. Так закреплю свое авторство.
— Не смейте, боже сохрани! — испуганно закричал Аполлон Захарович. — У вас одна голова; если напечатаете, сотни ловких людей примутся развивать ваши же опыты. Сотни разбойников с большой дороги. Успеют раньше вас, поверьте знающему человеку («А что-то в нем все-таки есть от греческих философов»). И вы потеряете всё — другие опередят вас с патентом. Глазом моргнуть не успеете — где-нибудь во Франции или в Англии, скажем, фирму создадут, с крупным оборотным капиталом, с мировыми привилегиями. Заклинаю прямо: не пишите этаких брошюр! Добра вам желаю!