Позже, за ужином, все заговорили о Петербурге. Иван Степанович, повеселев, рассказывал про свои студенческие годы.
— Жили-то как, батенька мой! Шумно, беспечно. И разные, разные были среди нас. Одни — богатые, у других — в кармане только табачные крошки. Я, признаться, к богачам тянулся, хоть и табачных крошек-то порой в кармане не случалось. Ну, и влип один раз в пренеприятную историю. Меж двух огней, как говорят. Скандал! Тут — арестовали за политику студента… мы были на младших курсах, арестованный — со старшего. На сходке, понятно, захотели протест объявить. А курс наш, помню как сейчас, раскололся на две половины — не сошлись во мнениях. Что прикажете делать? Крик подняли — хоть святых выноси. От богатых лишь один студент согласился на протест, бирюк был такой по характеру, странный человек… всегда сам по себе. Ко мне — свысока чуть-чуть, хотя и помогал не раз. Очень даже помогал. — Терентьев взглянул на сестру: — Жалко, ты его не знаешь.
Рассказ оборвался: в дверь всунулась бородатая голова с низким морщинистым лбом, с ястребиными глазками — приказчик и «правая рука» хозяина рудника.
— Иван Степанович, Харитонов кличет. Щоб зараз!
В комнате наступило неловкое молчание.
— Сейчас, — сказал Иван Степанович сердито.
Он поднялся из-за стола. Зоя спросила:
— О ком ты говоришь? Кто этот «бирюк»?
— А ты не можешь знать. Лисицын по фамилии. Слова из него бывало не вытянешь. Тогда на сходке он и втравил меня в эту историю. Ну, позже расскажу.
Сначала Зберовский подумал, что ослышался.
— Лисицын? — сдавленным голосом переспросил он.
— Лисицын, — ответил Иван Степанович, стоя у двери. — Вы, господа, извините: скоро вернусь. По делу просят.
Дверь за ним захлопнулась.
«Да оба они — горные инженеры, — сообразил Зберовский. — Возможно, учились вместе… Боже мой, вот встреча!»
Он с уважением поглядел на стул, покинутый хозяином дома.
«А вдруг узнаю, где Лисицын сейчас?»
Зоя перешептывалась с теткой.
— Харитонов все по-прежнему?
— Еще хуже стал.
— Ну, а Ваня как?
Старуха вздохнула:
— Ох, милая, чем это кончится!
Грише хотелось скорей продолжить прерванный разговор; он складывал из хлебных крошек замысловатые фигуры и нетерпеливо ждал, когда вернется Иван Степанович.
Тот вошел стремительными шагами. Губы его были бледны. Молча сев за стол, он придвинул тарелку; казалось, будто его руки тряслись.
Сестра подбежала к нему:
— Что с тобой, Ваня?
— А! — неожиданно вскрикнул он и ударил кулаком по столу. — Доведет меня эта образина! Или со мной что-либо случится, или с рудником. Вот увидишь! Каждый день толкает на преступление! Каждый день!
Все затихли. Зберовский поднял изумленные голубые глаза. Через минуту, криво улыбнувшись, Иван Степанович повернулся к гостю:
— Вы извините меня. Здесь у слона не выдержат нервы.
Еще немного спустя он посоветовал:
— Никогда не поступайте на службу к мелким владельцам.
— У крупных, — вежливо спросил Зберовский, — вы находите, приятнее служить?
Вместо ответа Иван Степанович с яростью скомкал салфетку; потом на протяжении часа не произнес ни слова.
Когда он подошел к пианино и начал стоя, одним пальцем подбирать какой-то вальс, Зоя придвинулась к Грише.
— Харитонов — это владелец рудника, — тихо сказала она. — Ужасный старик! Плюгавый, лысый, изо рта желтые клыки торчат. Он Ваню замучил. Скаредный да вздорный. Ваня подписал контракт и дождаться не может, когда истечет срок. Харитонов ему даже по ночам снится, представьте себе. А неустойка по контракту громадная, заплатить ее — таких денег у нас нет…
Стали играть в лото — игра не ладилась. Тетя Шура позевывала. Наконец хозяин пригласил гостя укладываться спать: постели для мужчин были приготовлены в одной комнате.
Мысль о Лисицыне не оставляла Зберовского. Он пристально посматривал на молчащего Ивана Степановича и выбирал время, чтобы заговорить с ним. А Терентьев разделся по-солдатски быстро, закрылся одеялом, сказал: «Покойной ночи!» и отвернулся. Пришлось отложить беседу до более удобного случая.