Лисицын, выругавшись, приказал своей команде надеть аппараты, сам надел аппарат, и спасатели, похожие теперь на водолазов в скафандрах, торопливо пошли спускаться в шахту. Перед этим изменили направление вентиляции: Галущенко, вбежав в здание шахтного вентилятора, вместе с машинистом передвинул огромные, как броневые плиты, заслонки, закрыл одни воздушные каналы под полом здания, открыл другие.
Тесная железная клеть бесшумно скользила вниз. Навстречу повеял непрозрачный от дыма горячий воздух. Запаха не было слышно — под шлемами аппаратов спасатели дышали чистым кислородом. Переносные электрические лампы освещали белый дым, и видно было, если присмотреться пристально, как он проносился мимо мелкими кудрявыми спиралями.
Сидя на корточках в клети, Лисицын думал о французе: нет ему дела до судьбы наших людей. Деньги ему дороже. «Сорок две тысячи… У-у, поганая трава!»
Пожар произошел в подземной конюшне, где было сложено несколько сот пудов прессованного сена. Сено загорелось, наверно, от неисправных электрических проводов. Один конюх успел убежать, другой кинулся спасать лошадей и задохнулся вместе с ними.
Когда Лисицын со своей командой подошел к конюшне, через дым просвечивали языки пламени. Дальше, за конюшней, на пути к главным работам шахты, огня не было. Там попросту нечему было гореть: выработки, высеченные в камне, прочно стояли без крепления. Но именно туда, к местам, где под землей, вдалеке от конюшни, работают люди, целый час с ведома Рамбо шел весь дым от пожара. Рамбо рассудил так: камень не загорится, лишних убытков не будет. О людях же француз не позаботился. Только Лисицын изменил направление воздушной струи, дал людям в шахте чистый воздух.
Он разделил свою команду на две части: одни стали закрывать горящую конюшню, строить плотные перемычки из досок и мокрой глины, чтобы за этими перемычками огонь потух сам собой, а другие побежали в глубь шахты, в далекие, еще плохо проветренные выработки — искать, кто нуждается в помощи.
Домой спасатели возвращались через шесть часов.
Лисицын был настроен мрачно, вспоминал о рабочих, которых они подобрали, вынесли на носилках — не все из них останутся в живых; думал о Рамбо: нельзя было французу столько сена складывать в конюшне под землей; и электрическая проводка в шахте — смотреть противно; и, наверно, даже судить француза не будут за все это безобразие — откупится Рамбо, объяснит, что предвидеть несчастье не мог.
«Явился к нам, — думал Лисицын, — за рублями. В забое тот старичок уже не дышал. Хороший, наверно, старичок, вроде Егора Егорыча. А меня судили бог знает за что».
Галущенко, Кержаков, другие спасатели — все ехали домой молча, каждый со своими невеселыми мыслями.
Дверь в его комнаты, увидел Лисицын, когда вошел в коридор, почему-то раскрыта. Неужели с утра не закрыл ее на ключ? Так и есть: ключа в кармане нет. Забыл, значит, запереть.
— Милостивый государь! — крикнул он, едва переступив через порог.
Даже впечатления пожара сразу потускнели. Он увидел: из его первой комнаты во вторую дверь тоже распахнута настежь, и там, перед лабораторным столом, стоит краснощекий немец, агент фирмы «Дрегер». Стоит, держит тетрадь с описанием процесса синтеза — тетрадь развернута на первых страницах — и с жадным любопытством читает.
— Кто вам позволил, милостивый государь?! — закричал Лисицын и вырвал из рук немца тетрадь.
Немец, не двинувшись с места, сказал:
— О-о! Ваши труды? Замеча-ательно!
— Как вы зашли сюда? Кто вам позволил? Стыдно, милостивый государь, стыдно! — говорил дрожащим от гнева голосом Лисицын и, напирая грудью, выталкивал непрошенного гостя из лаборатории.
Тот не уходил, только посторонился немного и протянул, глядя немигающими светлыми глазами:
— Господин Поя-арков! Я поздравля-аю вас! Великоле-епное открытие!
«Как его чорт сюда занес?»
— Великоле-епное открытие, — тянул Крумрайх. — Я обязан счастли-ивому случай…
— Как вы осмелились? — опять закричал Лисицын. — Это стыдно, это нечестно. Понимаете?
«Подлец!» думал он с яростью.
«У русских все возможно, — думал немец. — Этот дикарь цены своим трудам не чувствует. Вы, герр Крумрайх, сегодня нашли клад! Вы теперь очень, очень богатый».
Крумрайх улыбнулся своим мыслям.
Дело было так. Утром, оставшись один, он долго скучал в кабинете Терентьева. Потом решил пройти по зданию станции, взглянуть, как выглядят прекрасные спасательные аппараты, построенные на заводах фирмы, где он служит. Наверно, подумал он, здесь обращаются с аппаратами по-варварски.