Наконец яма оказалась в достаточной мере глубокой. Вложили в нее Русскую Правду в черной клеенке. Зашита добротно. Один угол клеенки был лишним — торчал. Алексей ножом отрезал кусочек этой прорезиненной ткани и убрал в свой бумажник, как святую реликвию. Закапывал младший из братьев. Алексей взял у него лопату и быстро забросал яму землею. Потом сровняли всё снегом. В темноте казалось, достаточно. Но в этот момент облака разорвало, и при внезапно ярком свете ущербного месяца удалось разглядеть упущения. Принесли еще две лопаты чистого снега. Засыпали и сровняли. Отправились. Спотыкаясь на межах, выбрались к проселочной.
Вдруг при неверном сиянии месяца черный крест на перекрестке дорог заблестел дрожащим мерцанием. Точно видение. Оба Бобрищевы-Пушкины стали креститься. Но марево быстро развеялось: дерево креста просто обледенело, вот потому-то и обрело мертвенную светозарность.
Договорились, что отныне будут всем подтверждать, будто Русскую Правду сожгли.
Когда вернулись в избу, их встретил сонный голос Феди Заикина из-за перегородки:
— Куда это вы ночью ходили?
— За водкой! — с задоринкой ответил Алексей и достал из баульчика флягу с коньячным настоем. — Вот. Не желаешь ли чокнуться с нами, Феденька милый, за будущность, за славу... за счастье?..
Лишь рассвело, Алексей покинул Кирнасовку и полетел на санях, исправленных за ночь, разыскивать братьев Муравьевых-Апостолов и Бестужева-Рюмина. Хотя сознавал, что это почти безнадежно: они в самом деле скакали, путая следы, из местечка в местечко, наводя погоню жандармов на ложные тропы. Бобрищевы-Пушкины перед выездом снабдили в дорогу несколькими ориентирами, однако записок не дали — ради предосторожности. Им стало известно, что к подполковнику Гебелю теперь присоединился новый петербургский посланец — тоже немец, Ланг, жандармский поручик.
В Казатине Алексей разузнал, что Муравьевы-Апостолы только что побывали в Любаре и Бердичеве, теперь направились в Паволочь и всюду подготавливали полки к выступлению. Плещеев погнал в Паволочь. Они перебрались тем временем в Фастов. Пришлось изменить направление.
Ночью, в четыре часа, Алексей проезжал местечко Трилесье, где была расквартирована рота черниговцев с командиром поручиком Кузьминым, приятелем Бобрищевых-Пушкиных. Ввиду крайней усталости он решил здесь чуточку передохнуть, а кстати узнать более точно, куда же направиться с дальнейшими поисками. Квартиру поручика Кузьмина ему указали. Добротный купеческий дом. Стучал в запертые сени несколько раз — никто не открывал.
— Поручика Кузьмина нету дома, — сказал какой-то проходивший мимо солдат. — Он уехамши.
Но тут Алексей нажал ручку двери — она подалась. Вошел — авось денщик в квартире остался, чаем хоть напоит. Вторая дверь из сеней вела в просторную комнату.
Вспыхнул кремень. При свете свечи Алексей увидел, к своему величайшему удивлению, посреди комнаты одетого в полную форму — Сергея Ивановича Муравьева-Апостола. Тот смотрел через плечо Алексея. Алексей обернулся — сзади, в дверях, стоял коренастый подполковник-черниговец, удивленный не менее, чем Плещеев, неожиданной встречей с Муравьевым-Апостолом. Все молчали, но только одно лишь мгновение.
— Здравия желаю, господин подполковник, — сказал, улыбаясь, Сергей Иванович. — Здравствуйте, Алексис. Как вы попали сюда?.. Познакомьтесь. Густав Иванович Гебель, командир Черниговского полка, мой начальник. Повсюду ищет меня, имея приказание арестовать. А это добрый друг моего старого друга Алексей Александрович Голубков.
Алексей, естественно, понял, что таким образом имя его зашифровано. «Ну что ж... Голубков?.. пусть буду временно Голубковым».
— Я ожидал вас, Сергей Иванович, в Фастове встретить. — Гебель говорил тоже очень любезно и тотчас спросил о Матвее Ивановиче. Узнав, что он спит в соседней комнате, просил ему передать просьбу одеться.
Сергей Иванович предложил чаю новоприбывшим. Подполковник Гебель с явным удовлетворением выразил благодарность. Он был, видимо, тоже голоден и утомлен. Этот упитанный немец лет сорока старался казаться любезным. Попросив прощения, что на минуту покинет приятное общество, вышел из дома.
— Алексис, откажитесь от чая, удирайте немедленно. Вы нам ничем помочь не сумеете. Тут сейчас потасовка начнется.
Из внутренней комнаты вышел Матвей Иванович, одетый в гражданское, и, наспех поздоровавшись с Алексеем, отозвал брата обратно в соседнюю комнату.