Генерал-адъютант Потапов
Присылаемого Плещеева 2-го... посадить по усмотрению и содержать порознь.
С. П.
25-го генваря 1826 г. Николай
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В четверг, 1826, генваря 28 дня, в 6 часов пополудни на XLIII (сорок третье) заседание высочайше учрежденного Комитета по изысканию злоумышленников (теперь уже не «Тайного», как пожелать соизволил государь-император) прибыли члены оного в полном составе из десяти человек.
Слушали: журнал прошлого заседания; ответы четырех братьев Бестужевых; ответы графа Спиридона Булгари; ответы трех братьев Красносельских, Назимова, других, других и других, положили Батенькову учинить еще один допрос.
Голенищев-Кутузов громко вздохнул, Татищев вытер пот с затылка, великий князь Михаил Павлович расстегнул воротник, Голицын достал перламутровую табакерку и начал усиленно нюхать.
— Кто будет первым? — спросил генерал-адъютант Чернышев.
— Корнет Уланского Украинского Тит Владиславович, граф Комар, — ответил секретарь.
Вызвали Комара. С ним расправились быстро — дело пустяковое было: явный оговор, ничем не подтвержденный.
Сложнее оказалось со статским советником Грабля-Горским, именовавшим себя «князем Иосифом-Юлианом Викентьевым Друцким-Горским, графом на Межи и Преславле». Видимо, просто авантюрист.
Потом приводили одного после другого: фон дер Бригген, Миклашевский, князь Антоний Яблоновский, полковник Левенталь, князь Броглио-Ревель. Требовали ответов мгновенных и обстоятельных. Обещали именем государя помилование за откровенность. Отвергали всякие оправдания, подсказывали. Измышляли лживые свидетельства. Прибегали к угрозам, издевательствам и поношениям, вынуждая дать обвинительные показания на других заключенных. Уклонялись от назначения очных ставок. Левашов, Чернышев, Бенкендорф были самыми изобретательными и ретивыми. Голенищев-Кутузов откровенно дремал. Татищев пот вытирал и позевывал. Голицын устало, но старательно улыбался. Стрелка часов приближалась к полуночи.
— Поручик лейб-гвардии Конного полка Плещеев-первый, Алексей.
— Ах, это тот великий молчальник...
— По обету безмолвника, святого Онуфрия, что шестьдесят лет подвизался в Фиваидской пустыне, — промурлыкал Голицын.
Кое-кто посмеялся чуть-чуть.
Алексея ввели, сняли с головы его капор. Он щурился от света. До чего непривычно после сального каганца! Был удивлен, что попал в такое блестящее общество: графы, князья, генерал-адъютанты... Догадался, что он в Комитете. Встретился глазами с Голицыным — тот сокрушенно, чуть-чуть, еле заметно, покачал головой. Слава богу, хоть сесть предложили. Ныла рана. Кандалы нажимали, наваливаясь всею тяжестью, тянули книзу. Эх, растянуться бы здесь во весь рост, на паркете! Вместо короткого топчана.
Недавний опрос в письменной форме, посланный дня три назад в каземат, Алексей перемарал жирной чертою — крест-накрест. Там задавались вопросы общего, трафаретного образца: где воспитывался, где слушал особые лекции, откуда заимствовал свободный образ мышления — от сообщества или из чтения, и какого рода книг или рукописей.
Теперь эти вопросы были заданы вслух. Алексей отвечал обычным молчанием. «Но почему меня называют Плещеевым 1‑м?.. Значит, есть еще один злоумышленник: Плещеев 2‑й?.. Неужто, Саня?.. Тоже взят?.. Ах, как ужасно!..» Еще больнее рана заныла.
Пытались заговорить с Плещеевым 1‑м на более высокие темы: что за идеи побудили его вступить в Тайное общество, какова была его первостепенная особливая цель; требовали рассказа о замыслах на истребление царской фамилии... при этом вопросе Алексей чуть-чуть усмехнулся.
Из-за этой усмешки взорвался генерал-адъютант Чернышев. Как он грохотал и гремел! Встал во весь свой осанистый рост, заметно красуясь. Статная, упругая фигура, привыкшая к лихим мазуркам на великосветских балах, сдавалось, будто и здесь вот-вот пустится в темпераментный пляс с бешеным притопыванием каблуков и звяканьем шпор. Усики, закрученные кверху тонкими, изящными стрелками, кажется, еще больше обострились.
Он говорил, что его величеству известно преступное попустительство Плещеева 1-го («опять Плещеева 1-го»), попустительство своему кузену Вадковскому, известны 500 рублей, врученные арестованному при встрече в Орле. Известны связи с закоренелыми злоумышленниками. Ибо родственники его: Захар Чернышев, Никита Муравьев, Сергей Кривцов, кроме Федора еще два брата Вадковских — Иван и Александр. Известно пристрастие Плещеева 1‑го к самым крайним воззрениям Пестеля с конечною целью уничтожить весь царствующий дом. Наконец, известно деятельное участие Плещеева 1‑го в мятеже Черниговского полка и в помощи главным подстрекателям — братьям Муравьевым-Апостолам и Бестужеву-Рюмину...