Плещеев
Все шутит, все шутит Александр Алексеевич. И о новой моде, конечно, съязвил. А какой своеобразный эпистолярный стиль! На сердце у всех полегчало.
Жуковский крепился-крепился, напоследок не выдержал, велел заложить легкие дрожки и помчался в Муратово. Ведь не выгонят же его, раз он приехал проститься.
Вернулся он вечером поздно, успокоенный, благодушный. Хотя Катерина Афанасьевна не предложила по-прежнему у нее поселиться, но была обходительна, распространялась о долге отечеству, одобряла решимость его... Машенька была ласковая, как всегда, лиричная и прямодушная; прослезилась в минуту разлуки.
Обратно ехал Жуковский, погруженный в светлые грезы.
шептал стихи, посвященные Маше.
Желтая пыль головокружительным облаком взвилась вдоль по дороге. На дрожках чудовищно скрипело правое колесо. Но он не замечал.
По возвращении в Чернь поэт немедленно попал в плен черномазой ватаги: «плещенята» затащили его в усадебный тир, заставили учиться под руководством непременного корнета Алябьева стрельбе из пистолета, а потом из ружья по мишени — в портрет Наполеона, рисованный младшим из арапчат. Жуковский ни разу не мог попасть в Бонапарта. И это казалось всем ужас до чего смешным. Жертвенник! Ополченец!
А тут Семен, второй верховод, прискакал сообщить, что барин — в дороге, уже Камышино миновали.
Все скопом бросились оседлывать лошадей и отправились встречать батюшку на дороге.
Встреча получилась торжественная, а главное — развеселая.
За ужином Плещеев рассказывал о поездке в Орел. Кто-то подал донос: Плещеев, дескать, праздновал захват российских земель неприятелем, а 3 августа особо отмечал день рождения Бонапарта: весь парк вензелями Наполеона украсил; всех, даже лакеев, по-французски заставил говорить. Пришлось разъяснять, что о совпадении в днях рождения Анны Ивановны и Наполеона Плещееву ведомо не было, буква «N» означает просто-напросто: «Нина», то есть прозвище Анны Ивановны по опере, давно и многократно ею уже исполнявшейся.
— А я с губернатором опять об ополчении заговорил. Однако Орловская губерния в самом деле лишена права собирать ополчение, — вот посмотрим, что Растопчин нашим делегатам ответит, тем, что в Москву на поклон к нему выехали.
— Боится правительство ополченцам-крестьянам оружие в руки давать, — запальчиво вставил Алябьев. — В Орловщине восстание крепостных в девяносто седьмом до сих пор не забыто...
Плещеев, ловким маневром замяв рискованный разговор, предложил здравицу в честь тульского ополченца Жуковского. Жуковский сразу ответил веселым тостом в стихах:
— Ох, небо опять возвратит тебя вспять, да, может, в кутузку, — усмехнулся чуть охмелевший Алябьев. — У царя нашего по всему поднебесью полицейские шпики расставлены.
Жуковский взлетел на высоту эмпиреев. Экспромты, афоризмы и шутки посыпались без конца и начала. Анна Ивановна пела. Плещеев попытался подобрать музыку на только что рожденное стихотворение Имя где для тебя?, но не получилось. Алябьев тоже сел к инструменту, запел:
— Слабеньки, слабеньки ваши силенки, — подтрунивал Жуковский. — А как вот эта строфа у вас в музыке прозвучит?
и, вздохнув, закончил, задумавшись:
— Если бы ты, милый друг, — сказал Александр, — в любви наконец нашел свое счастье, то мы были бы лишены твоих лирических божественных песнопений. Ибо в элегиях и эклогах твоих мы слышим ноту неизменного, рокового страдания. И в нем — вся твоя прелесть.