Посланный оказался мунд-шенком, форшнейдером и одновременно гард-мебели — то есть справлял разом три должности: следил за обмеблировкою дома, нарезал хлеб, холодное и жаркое к столу, ведал напитками: проверял все наливки, разные меды, шипучие кислые щи, пунши и лимпопо. Так он сам о себе рассказал. Звали его... Македонием. Поздней прояснилось, что был он крещен Сисинием, именем, недостаточно благозвучным, и по приказанию покойного графа стали его называть — тоже по-православному — Македонием.
А Плещеев сразу, с первых же слов, почувствовал непреодолимую потребность незамедлительно выехать. Он понимал, что ему нужно «встряхнуться», чтобы выкарабкаться из полосы маеты и уныния. Но... оставить семью в такое тревожное время?
— Что ты скажешь, Анюта? — спросил он жену, уведя ее на террасу.
— Я знаю тебя, Александр, — ответила Анна Ивановна — ты одержим путями-дорогами и, конечно, теперь уже загорелся. Мне ведомо, как ты тетушку любишь. Я была в юности ее первой надеждой. Ты же помнишь, какое внимание мы видели от нее...
— Да, Анюта, и поздравления, и подарки к каждому семейному празднику. Вклады при рождении наших детишек, к похоронам батюшки моего...
— Дело не в деньгах. Она — последняя из поколения старших родичей наших, единственный столп прославленного гнезда Чернышевых. Поезжай.
— Но ты остаешься одна...
— Правда, страшно тебя отпускать, я вся изведусь... Опасности могут тебе повстречаться. И французы, и проходимцы...
Тем временем подошел Алябьев, разумеется, с ребятишками.
— А вы, батюшка, плещеевскую пушку с собою возьмите! — мрачно выпалил Лёлик. — Эй, вы, там, чего рассмеялись?.. Очень глупо. Один только вид этой пушки распугает весь сброд подорожный.
— Твой старший — вмешался Алябьев, — справедливо сказал. Что тебе стоит?.. Забери с собой пушкаря, — ведь есть у тебя опытный канонир Феогност, ветеран роты артиллерийской... Лошадей у тебя бездна, заложить цугом шестерню или даже осьмерку, две пары в запасе для смены, для подмоги на крутостях. А знаешь ли что: я с тобой вместе поеду, — нам по дороге, мне надо в Белую Церковь. Ехать вдвоем веселее.
Анна Ивановна просила мужа озаботиться защитою повернее — вооружить верховых, подготовить в дорогу всю ватагу в красных рубашках.
— Батюшка! И меня с собою возьмите! — взмолился Алексанечка и заморгал — это был у него признак большого волнения.
— И меня! И меня! — стали приставать другие сыновья.
— Вот что, отпрыски мои драгоценные! Ежели вы были бы чуть постарше и шпоры носили, я отдал бы вам мгновенно команду: «Кру-у-угом... шагом арш!» Но раз вы военного строя не нюхали, то я партикулярным слогом отвечу, что вы на шее носите заместо черепных коробок мыльные пузыри.
— Батюшка! — Лёлик побледнел от обиды. — Ежели вы не были бы мне отцом, я принял бы эти слова за оскорбление чести.
— И вызвал бы меня на дуэль? Ну, и дурак.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
На рассвете, во время бритья, Тимофей конфиденциально сообщил, что накануне старший барчук допытывался, когда же все-таки он родился и сколько ему лет на самом-то деле. Плещеев снова встревожился, — значит... значит, мальчик относится к этому вопросу серьезно.
К отъезду все было уже подготовлено, запряжены и дормез и кибитка Алябьева, подтянут лафет со знаменитою пушкой, вооружены верховые. Плещеев дорожные колокольчики приказал отвязать. И когда мальчики со всею окончательной очевидностью поняли, что их с собой так-таки не берут, то младший, Петута, поднял отчаянный рев и сломя голову убежал.
Каково же было удивление Александра Алексеевича, когда он увидел — в дормезе, прижавшись к углу, сидит с упрямо сдвинутыми бровями и сморщенным лбом Алексей. Ему было отдано приказание выйти. Он не послушался, отмалчивался. Под конец сослался на пример батюшки, который, по собственным рассказам, сам некогда в карету светлейшего князя Безбородко засел и тот, ни словом не возразив, взял его с собой в путешествие.
— Что же мне с тобой делать?.. Придется силой тебя выволакивать. Розги тебе прописать?
Но за Лёлика вступился Алябьев. Как-никак мальчику скоро четырнадцать... порыв патриотических чувств... А поедет он вместе с отцом.
— Не четырнадцать, а двенадцать, не путай, Алябьев.