Сюда, к развилке двух улиц — Молчановки и Поварской, в это мгновение примчались несколько всадников на бесновавшихся лошадях. Один из них, на статном белоснежном коне, и был Наполеон. Лёлик его сразу узнал по описаниям, по картинкам — на нем был его обычный серый сюртук, треуголка, белые лосины. «Эх, нет пистолета!» — подумал мальчик с досадой.
На самом углу император на мгновение задержался, соображая, куда же направиться дальше, по Молчановке или по Поварской, — и там и здесь бушевало ревущее пламя. «Какая у него толстая шея! и большая голова на маленьком туловище!» Маршалы и генералы вперебивку убеждали суверена, предлагая различные пути, кто — на Поварскую, кто — на Молчановку. Продолжая колебаться, Наполеон, осматриваясь, направился влево — к Молчановке. «Вот как удачно! — успел шепнуть Лёлик Сергею. — Там... склад пороховой! Крышка войне».
В это мгновение Тимофей бросился наперерез Бонапарту и крикнул ему по-французски:
— Нет, не туда, ваше величество!.. Там, на Молчановке, порох! Вам надо направо! на Поварскую!
Лёлик чуть было не вскрикнул...
«Что он наделал?.. Там был бы конец императору!»
Бонапарт остановил ярившуюся лошадь и, повернувшись в седле, бросил острый взгляд на Тимофея.
— Вы говорите, направо?.. На Поварскую?.. Тысяча дьяволов! Вы русский — я вижу. Если русский направляет французского императора вправо, значит, надо налево.
— Я сам, сам вас к Поварской поведу! Я же не полезу в огонь!
— Не надо. Знаю вашего Ивана Сусанина! — И Наполеон решительно повернул на Молчановку, влево, навстречу пороху на Собачьей площадке.
— Ну, Лёлька, что теперь скажешь? — не мог удержаться от торжества Тимофей. — Понял, каков был мой расчет?
Однако лошадь Наполеона, почуяв опасность, начала панически сопротивляться посылу. Бонапарт шпорил ее, дергал за повод и, разъярясь, бил изо всех сил хлыстом по бокам, по шее, по крупу. Конь бесился, вскидывал задом, пытался даже подняться в свечу. Какой-то гренадер, схватившись за повод, хотел провести коня между горящих домов, однако лошадь рванулась и укусила его.
— Э-э, был бы тут Ветер, он бы послушался! — воскликнул Алеша.
Император бросил поводья и соскочил. С удивительной легкостью при своей полной комплекции он спрыгнул на землю!.. О да, можно поверить рассказам о силе его и выносливости — он пешком совершает походы, неделями не снимая сапог.
Пеший Наполеон без колебания бросился в узкий, извилистый проход между двух огненных стен, вернее, под арку огня, смыкавшуюся горящим сводом вверху. Сквозь дым можно было его рассмотреть; но на мгновение он все-таки задержался, — видимо, пламя обжигало лицо. Подняв воротник и уткнув в него подбородок, нахлобучив треуголку на брови, а рукавами прикрыв лоб и нос, он упрямо двинулся дальше. Два старика гренадера бросились следом и подхватили его за локти с обеих сторон. Кое-кто из свиты, набравшись решимости, устремился за ним. Однако большинство повернули коней и помчались обратно, свернув налево, мимо церкви Симеона Столпника и по Мерзляковскому переулку, — к Никитским воротам.
Долго еще кружили Тимофей и юнцы по прилегавшим кварталам в поисках провианта, прислушивались, не раздастся ли взрыв на Собачьей площадке... Однако долее оставаться в горящем участке было опасно. Пришлось пробираться тоже к Никитским воротам. И только когда они поравнялись с суворовской церквушкой Федора Студита, донесся к ним оглушительный грохот и зловещие перекаты — как будто сзади что-то разорвалось и обрушилось. Успел ли пройти Бонапарт опасный участок?
Через неделю-другую удалось им узнать, что Наполеон пешком прибыл в тот день в Петровский дворец.
Все трое первое время квартировали у бабы, молодой вдовы Хариты Никифоровны, дворовой стряпухи господ Курослеповых, уехавших из Москвы. Но через два дня домик, где они жили, был подожжен компанией пьяных капралов. У Хариты все до ниточки погорело.
Долго бродили они теперь вчетвером по горящей и расхищаемой врагами Москве, пока не нашли убежища в отдаленной беседке огромного сада, позади того квартала, где когда-то, очень давно, проживали Плещеевы в собственном доме — на Тверской-Ямской, в переулке, в приходе храма Василия Кессарийского. Этот квартал назывался в те дни «Тишина», поблизости старый рынок — Тишинский. Сюда пожары сейчас пока еще не добрались. Дом был расхищен торжествующими победителями. Обворовали даже старого сапожника, памятного Лёлику с самого раннего детства.