«Ох, этот прохвост! — подумал Александр. — До чего же ловок, хитер. Шулер первой марки и в картах и в жизни».
Александр хотел было разыскать Долгорукого среди группы, приведенной графом Паленом, но... предпочел вернуться скорее домой: там Анна Ивановна его заждалась.
Вышел на площадь перед дворцом. Взглянул на Фонтанку. На той стороне, в доме Вадковского, во втором этаже, светился огонь в окне маленькой залы. Ну конечно, Анюта не спит — ожидает...
Шел мимо конной фигуры Петра. Величественный монумент продолжал с тем же бронзовым равнодушием взирать на все, что происходит вокруг.
И только высеченная на постаменте лаконичная надпись кричала своей вопиющей нескромностью:
Солнце!.. Какое волшебное, сверкающее солнце! Весна... весна наступила.
Александр вскочил с постели и подбежал к занавешенному легким муслином окну. Весь плац перед замком запружен войсками. Войска стоят и за рвом. Солдаты в строю и без строя. Мосты через рвы непривычно опущены, по ним свободно расхаживают офицеры, солдаты, даже партикулярные... Все залито солнцем, все выглядит посвежевшим, и сам бронзовый Петр на могучем коне отсюда, издали, уже не кажется таким равнодушно-величественным, как накануне.
Тимошка, сияющий, как медный самовар, поздравил с новым царем.
— Благовесть... — буркнул и застеснялся.
— Нет, Тимошка, не благовесть, нет. Временная передышка. Благовести придется еще ожидать.
В столовой ждала Анна Ивановна. Завтрак готов. А ночью как она волновалась! Встретила с белым, мертвым лицом и, лишь только узнала о свершившемся, вспыхнула вся... и опять побледнела... Долго-долго стояли они, глядя друг другу в глаза. Наконец она погладила мужа по жестким спутавшимся волосам.
— Теперь... теперь мы отомщены, Александр.
Захотелось выйти на воздух, на волю. А что, если выехать с Анютой верхом? О, нынче — нынче это возможно.
На Фонтанке к подъезду коноводы привели двух лошадей. И третью — для сопровождающего. Ветер танцевал под седлом, наскучив стоянкой в конюшне. Анна Ивановна в синей своей амазонке казалась мужу помолодевшей и такой красивой, изысканной!
Куда же?.. Ну конечно, сначала на Невскую першпективу.
Народу полным-полнехонько всюду. На перекрестках трудно проехать. Все веселые и счастливые, обнимаются, поздравляют знакомых и незнакомых. Кричат с одной стороны улицы на другую.
Идет толстячок, и вокруг толпа собралась, хохочут: он — первый, кто отважился запретную круглую шляпу надеть. А вон петиметр с видом победителя выступает, распахнув крылатку, в крамольном фраке и в сапогах с отворотами. Офицер без буклей и без косы, в свободной прическе. Все чаще слышались запрещенные выкрики кучеров: «Пади-и‑и! Пади‑и!» Экипажи мчались с недозволенной быстротой. Начали появляться заповедные русские упряжки с форейторами, ямщики в национальной одежде.
Справа, из Третьего летнего сада, на Невскую першпективу выехала наперерез, тоже верхом, группа офицеров. Среди них — Пьер Долгорукий! Как заговорщик, назначенный графом Паленом в последнюю группу, он не участвовал в самом «происшествии». Тем не менее на протяжении ночи ему не удалось заснуть ни на минуту. Был он, однако, свеж и юн, как обычно. Весело подгарцевал к Анне Ивановне и громко поздравил с праздником воскрешения из мертвых. Втроем двинулись шагом вдоль Невской. Пьер рассказывал о «порхающих новостях».
Когда войскам объявили, что государь скончался от апоплексического удара, далеко не все солдаты согласились кричать «ура» новому императору. Дворцовая гвардия ответила дружными возгласами, но в рядах пехотного караула среди батальона преображенцев вместо «ура» — молчание и заглушенный ропот. Начальство опешило.