Ей были знакомы многие слова и кое-какие предметы. А теперь… Вся природа, вся вселенная, от муравьев до птиц, точно свалилась с неба. А трава, а деревья, а цветы на больничных клумбах, они будто только что выскочили из земли. Все потерянное однажды вернулось.
Сестра показала ей обувной магазин напротив больницы. Здесь на деньги, оставленные матерью, Оджиза купила себе красные туфли на гвоздиках. Не будем ее осуждать за это. Ведь она девушка… А туфли — такое чудо! И то, что она едва не упала в них, тоже не заслуживает осуждения. Ведь она надела такие туфли первый раз. Еще научится.
Оджиза не сомневалась, что в этих туфлях ходят быстрее, но не смогла ступить и шагу и понесла их в руках, а сама пошла босиком. Сестра ругала ее как маленькую, а она смеялась. Ей хотелось и видеть, и чувствовать землю. Она словно бы узнавала без слов: это камень, это трава… Люди! Посмотрите на это чудо! Девушка, которая не видела вас, теперь видит, видит!
Люди спешили по своим делам.
Они сели в троллейбус.
— Куда же мы приедем? — спросила Оджиза. — Ведь он привязан к проводам. Мы вернемся сюда?
— Мы сойдем, где нам нужно.
— А зачем он привязан?
— В проводах электричество.
Мир был слишком обширен, чтобы сразу так много узнать о нем.
Она увидела электрические часы, большие, как колесо. А до сих пор время определяла по пенью птиц, по солнцу на щеках. Увидела зонтик из разноцветных долек над тележкой с газированной водой.
— Что это?
— Зонтик.
— Зонтик?
Оджиза вспомнила грассу.
Она сделает такой зонтик Хиёлу!
Вчера она видела в больнице, в комнате отдыха, телевизор. В маленький, меньше подноса, экран влезли и дома, и люди… А тут, на улице, один дом стоит такой высокий, что его никак не оглядишь!
Сестра проводила ее до аэродрома. И долго Оджиза махала ей рукой, глядя в крохотное окошко самолета на загородку, у которой толпились люди, хотя соседка сказала ей:
— Не машите. Она вас не видит.
Но ведь и девушка «на гвоздиках» махала ей оттуда. Значит, они видели друг друга…
И Оджиза полетела за своим сердцем, потому что сердце ее уже давно было далеко.
В Самарканде к самолету подъехал бензовоз, и, гуляя под диковинными арками виноградных беседок, Оджиза наблюдала, как заправляют горючим быструю птицу. Один молодой узбек в тюбетейке и комбинезоне стоял на крыле самолета, другой, совсем парнишка, — на бензовозе. Что-то гудело. Она выбирала, на кого похож Хиёл. Она не сразу поняла, что они делают, ей рассказал об этом попутчик. Мир вырастал из прежних рассказов отца и матери, как из детских одежек. Она смотрела не только сквозь тьму, но и как бы сквозь время.
К крылу самолета была приставлена лесенка.
Объезжая ее, мимо прокатилась тележка, без верблюда, без коня и без ишака. Она катилась сама собой. И на ней лежали чемоданы и сумки. И стоял еще один парень в комбинезоне, но на черной-пречерной голове его была не тюбетейка, а голубая фуражка с серебристой птичкой, и Оджизе подумалось, что он похож на Хиёла, потому что он пел.
Она обязательно вышьет Хиёлу такую птичку серебристым шелком.
Оджиза подошла к парню и улыбнулась ему, а он, кончив петь, даже не посмотрел на нее и широко зевнул. Все зевал и зевал… Наверное, вчера поздно гулял с девушкой…
Гул самолетных моторов превращался для Оджизы в непрерывную свадебную песню «ёр-ёр», а пассажиры будто бы сопровождали ее в дом жениха. И этот чернобородый индус в тюрбане такого цвета, как лепестки самых бледных роз, и эта маленькая японочка в черных очках, и эти ребята, шумной ватагой сидевшие сзади всех, в хвосте самолета. Наверняка летят со своими рюкзаками и простенькими чемоданами в пустыню, а не к памятникам древней Бухары…
Самолет обгонял землю. Как солончаковая река, она текла назад, отставая. Родная земля… Приникнув к круглому, как блюдце, окну самолета, Оджиза смотрела… По этой земле она ходила, эта земля кормила ее, но, оказывается, есть голод, которого не утолить… Не насытишься взглядом. Это чувство всех охватывает после долгой разлуки с родной землей…
И, словно боясь потерять ее, самолет опустился и коснулся земли ногами. Как мифический конь Долдул, он донес Оджизу до Бухары.