— Перестал смеяться… И не смеялся до тех пор, пока не вернулся сюда и не зажил с молодыми как молодой…
Ах, молодые! Понимали бы они, как это непросто — прощаться с жизнью.
— Вот что, — сказал Надиров, — я не мучалчи… Пока я управляющий трестом, вы, Бобо-ака, можете не волноваться… Пойдете на пенсию, когда захотите…
…За столами по рукам ходила гармошка. На ней играли то лявониху, то гопачка, то лезгинку, то яблочко, то другой плясовой мотив, в зависимости от того, кто брал ее в руки. Тут были ребята отовсюду, а откуда — по песням можно было судить. За свадебными столами расселись и газопроводчики бригады Сергея Курашевича.
Сейчас они гуляли. Плясала гармонь на коленях музыканта и плясали люди — буровики, сварщики, изолировщики, слесари, мотористы — да так плясали, словно они целыми днями ничего не делали, а только ждали приглашения на свадьбу. И теперь крошили и топтали бурьяны, как при молотьбе.
Девушек было мало, и многие ребята для смеха надели косынки.
Солнце спускалось все ниже, словно садилось за край стола. Город газовиков не мешал ему. Город рос, как растут современные дети, быстро оснащаясь всем, что ему нужно. У него еще не было ни горсовета, ни милиции, но были уже и спортзал, и кинотеатр, и библиотека, и танцевальная площадка, и биллиардная, и столовая, грозившая вот-вот превратиться в ресторан, и много всего другого… Но он был еще молод, и солнце свободно перешагивало через крыши его домов и заглядывало в его просторные улицы. А свадьбу устроили на центральной площади, где хватало места и гостям, и солнцу.
Когда натанцевались, Хиёла попросили сыграть на дутаре и спеть. Он возил с собой дутар Оджизы. Пел он тихо, но слушавшие его сидели еще тише. «У каждого есть своя любимая, — пел он. — Моя любимая далеко от меня, как солнце… Весь день она со мной, а не достать…» Кажется, он пел свою песню.
— Хорошая песня у тебя, Хиёл, — похвалила Ягана, румяная и нарядная.
Настала пора тостов. Все желали счастья молодым и себя не забывали. Не думайте, что эти люди умеют только двигать машины, сваривать трубы. Придет час, они так заговорят! Это — молодые мастера, не чета прежним молчунам.
— Рая и Куддус! — говорил Пулат, косясь налево и направо режущим взглядом своих узких глаз. — Мы гуляем свадьбу в Газабаде. Очень хорошо! Но мы хотим, чтобы и ваш сын родился в Газабаде! Товарищ Надиров, молодежь Газабада вызывает вас на соревнование!
— А что я должен сделать? — спросил Надиров, только что оставивший котел с пловом на попечение Бобо-мирзы.
— Построить родильный дом!
За столами захохотали.
— И широкоэкранный кинотеатр, — подсказал кто-то.
— К тому времени, как их сын пойдет в кино?
— Хорошо бы пораньше.
Надиров смотрел на них и думал: кино! А знают ли они, что на свой первый в жизни киносеанс он пробивался вместе с комсомольцами Бухары, как в осажденную крепость? Шли как в атаку. И потом еще три дня и три ночи вокруг Ляби-хауза не утихали баррикадные бои.
— Когда это было?
— В моей молодости, — сказал Надиров, и стало тихо. — Да, в моей молодости… Мы по очереди смотрели кинофильмы… Одни смотрят, а другие лежат в обороне. Верующие люди под командованием мулл и шейхов шли на нас с камнями… И однажды кинотеатр вспыхнул. Люди кидались в окна… Мы тушили огонь сами… Многие погибли. Говорили, их покарал аллах, но кинотеатр подожгли эти… ну, как их… слуги аллаха…
— Попы, — сказал Курашевич.
— Муллы…
— Одним словом, духовенство тридцатых годов.
— С тех пор, — закончил Надиров, — я не могу видеть ишанов, мулл, шейхов, а кино смотрю сколько угодно!
— Значит, у нас будет широкоэкранный?
Опять захохотали.
— Пожар! Пожар! — начали кричать с дальнего конца стола.
— Какой пожар? — испуганно выпрямившись, спросила Ягана.
— Залить надо!
Под общий шум она передала туда две бутылки:
— Вот вам огнетушители!
— Горько! — по-русски кричали газопроводчики.
Ягана сидела рядом с молчаливой и крохотной старушкой — матерью Куддуса, вчера приехавшей сюда из Катартала. Спросила, понравился ли ей Газабад. «Очень», — ответила старушка, засияв лицом. Если бы не свадьба, она никогда не увидела бы новой жизни в пустыне, а это так интересно. А если бы не новая жизнь, подумала Ягана, никогда бы не встретились Рая и Куддус. А сейчас целуются, счастливые, и мечтают вместе учиться. Мечтают вслух. И ведь сбудется! Все сбудется, потому что все в их руках!
И тут поднялся Куддус. Рая и без того сидела пунцовая, а теперь покраснела до ушей, словно вся зажглась изнутри. И тихонько постучала кулачком по краю стола.