А Оджиза уходила.
Хиёл стоял и смотрел на них, дивясь себе. Неужели он так сильно, до краев, был налит злобой к старику, ковыляющему по кочкам, что даже Оджиза, идущая впереди, не могла его стронуть с места. Ему сейчас казалось, что и Оджизу он больше не любил.
Он видел, как Сурханбай догнал ее, как они заспорили, как пошли дальше вместе, но больше он не мог смотреть на это, повернулся и зашагал в лагерь. Первое, что бросилось ему в глаза в вагончике, был дутар. Вчера он забрал его в свой вагон. Дутар она забыла. И тут он заплакал, от тоски, от страшного чувства одиночества. Опять он был не нужен никому, как горелая лепешка. Он плакал, потому что любил Оджизу, которую у него отнял дед, как отнял отца. Оджиза будет здесь… Она будет с ним, как солнце, всегда, но от этой мысли Хиёлу не становилось легче. Солнце весь день с тобой, а не достать… Только жжет…
Под этим солнцем уходили все дальше от лагеря Оджиза и Сурханбай.
— Я не могу так быстро идти, доченька, — задыхался старик. — Вернись!
Румянец возмущения и решимости лежал на щеках Оджизы.
— Не просите, — сказала она. — Я пойду с вами.
— А потом ты вернешься?
— Нет.
— Любимые друг без друга, как птицы без крыльев.
— Я буду жить с вами.
— Я пойду к твоему отцу и посватаю тебя за Хиёла. Тогда я буду знать, что вернулся хотя бы для одного доброго дела.
— Я сама не знала, кого люблю…
Сурханбай видел, как слезы выбежали из ее слепых глаз и оставили мокрые полоски на пыльной коже… Тут не скроешь слез.
— Не плачь, доченька.
Сняв обувь, они пошли босиком по колючему песку, все-таки ветер обдувал ноги, и так идти было легче. Если бы им сейчас ишачка, хоть одного на двоих! Когда-то ишак был единственным рабочим скотом бухарцев, но сейчас он не только вышел из моды, а даже, как слышал старик в Бахмале, зачислен в дармоеды. Сурханбай время от времени осматривался, надеясь увидеть в просторах пустыни какого-нибудь заброшенного ишака. Но они были еще далеко от селения…
Все машины шли навстречу им, в пустыню, в пустыню… Может быть, к ночи они вернутся за грузом и тогда их подхватят?
Через несколько часов они вышли на большой бухарский тракт, и под усталые ноги их лег мягкий и горячий асфальт.
3
Бардаш, возвращающийся домой, сразу узнал Оджизу в девушке, еле плетущейся по краю асфальта, а о старике подумал, что это Халим-ишан уводит свою дочь. Но то был не Халим-ишан. Тот ездил на «москвиче»!
— Алишер! — Бардаш сделал знак пальцем.
И запыленный-перезапыленный «козел» остановился перед путниками, обогнав их на несколько шагов.
Вечерело… Сразу стало слышно, как по краям дороги насвистывают невидимые птицы. Бардаш вглядывался в лицо старика, подошедшего к машине.
Он и представить себе не мог, какого неожиданного попутчика послала ему судьба. Ну и ну! Никогда не узнал бы, если бы старик сам не назвал себя и не протянул бумажку… Сурханбай! Когда-то дети Бахмала с любопытством и страхом смотрели на шелковые халаты этого старика, напрасно ожидая из его кармана леденцового петушка на палочке. Сильно сморщили лицо бахмальского бая ветры чужбины…
Они ехали, а старик рассказывал, медленно, после каждой фразы подолгу передыхая.
— Лучше бы мне было не показываться ему, но я не удержался… Что же делать теперь, скажите, Бардаш-ака? Вы умный человек. Вы всегда были умным, я помню, — заискивал старик. — Дайте совет.
Бардаш понимал, что чувство неприязни к деду из души Хиёл не вышибешь за одну минуту, тем более одним словом.
— Дело не в том, что вы сейчас пришли. А в том, что вы когда-то ушли…
Дед в глазах Хиёла был предателем семьи и Родины.
— Если бы это можно было поправить! — воскликнул старик.
— Да, этого не поправишь… — усмехнулся Бардаш. — А что можно, то попробуем сделать… Не волнуйтесь.
— Потеряли внука, нашли внучку, — заметил Алишер, чувствуя веселую нотку в голосе своего начальника.
А Бардаш и в самом деле радовался. Удивительные новости преподносила жизнь и, наверное, еще более удивительные берегла впереди.
— Я за нее и волнуюсь, — вздохнул Сурханбай.
— Вы ведь хотели лечить глаза, Оджизахон? — наклонился Бардаш к девушке, сидевшей рядом с Алишером, и она кивнула. — Ну вот, это я возьму на себя… Отправим вас в Ташкент.