Было это давно, уж и сын пошел в школу, уж и о записке она забыла, но один человек не забыл о ней.
— Старуха! — крикнул он. — Где ключ от моего сейфа?
В последние недели Халим-ишан стал рассеянным и сердитым. Жена принялась искать, но ключ оказался у него в поясном платке. А сейф был самый настоящий, небольшой, но крепкий, он стоял в нише за подушками. Раскидав подушки, ишан открыл дверцу железного шкафчика. Жена следила, обомлев и молясь аллаху. Она знала, что в этом шкафчике не хранится добрых бумаг. Муж нашел, читал и перечитывал записку, и она не выдержала, спросила:
— Что это?
— Очень сильная записка. С этой запиской я весь их род смешаю с грязью. И верну Оджизу домой!
Больше он не сказал ни слова; так он слишком много сказал женщине. А жена трепетала: она не призналась своему господину, что видела Оджизу, и опять стала молить бога, чтобы дочь скорее вернулась домой, но уже здоровой, и чтобы ишан этому не помешал. Трудно приходится аллаху — даже одна семья просит его о разном!
Трудно приходится и Халиму-ишану.
До Огненного мазара он добрался на «москвиче», а там пересел на ишака. Зад его отвык от жесткого ишачьего хребта. Но туда, куда направил свои мысли Халим-ишан, «москвич» не проберется. А ишачок не увязнет в песках…
И вот топали шустрые ноги напоенного животного по зыбучим барханам, терлись о верблюжью колючку, разгоняя ежей, а ишан все думал и думал свою думу. Жизнь учит, что за пазухой надо держать камень, а в руке пряник. И раньше, чем вынуть камень, стоит поманить пряником. Халим-ишан рискнул разыскать Хиёла и миром покончить дело. Пусть к нему придет Сурханбай. Пусть попросит о свадьбе. Пусть все будет, как угодно аллаху, он не станет противиться его воле и желанию молодых. А тогда уж он сумеет заставить новых родственников поработать на него или хотя бы не работать против. Да и половина позора сразу улетучится…
Он может отдать дочь за газодобытчика. Он ведь не какой-нибудь современник Исмаила Самани, а ишан двадцатого века.
А в том, что Хиёл вернулся к газодобытчикам, ишан не сомневался. Куда же ему было деваться? Люди, предавая новых друзей, ищут прибежища у старых, а в прибежище Хиёл нуждался, потому что с ним была Оджиза.
Вышки буровиков тянулись к солнцу и бросали длинные тени под ноги ишачка. Вышки со всех сторон окружали Огненный мазар, еще недавно тонувший в пустых песках, и Халим-ишан скоро нашел бригаду Шахаба Мансурова. Подгоняя пятками своего ишачка, он подъехал к сходням, ведущим на буровую площадку, от которой вверх ввинчивалась лестница. Приставив ладонь ко лбу, ишан смотрел туда, то ли разыскивая Хиёла, то ли удивляясь творениям рук человеческих. Аллах дал слишком много своим противникам. Разве не соблазнительно для молодого парня вот так болтаться посреди неба, раскачивая длинную плеть трубы, как камышинку?.. О проклятье! Это же твои враги, аллах! Пошли на них кару!
Те, что работали на площадке, стояли спиной к старику и не видели его и не слышали его заклинаний. Он мог бы кричать — шум дизеля и грохот ротора заглушали все на свете.
Пошли на них кару!
Вдруг звуки изменились, они стали быстрее, перешли в свист и стихли. С перепугу ишан подстегнул ишачка и отъехал. Тишина насторожила всех. Из вагончика выбежал заспанный здоровяк в грязных штанах, бывших когда-то голубыми, и крикнул:
— В чем дело?
— Сломалась труба!
«О аллах, ты услышал меня!» — подумал ишан.
Было так тихо, что стали различаться шорохи песка. Шаги здоровяка пробухали, как удары камней. На площадке кого-то ругали. Ишан смотрел то туда, то на вагончик, надеясь, что сейчас увидит знакомое лицо.
— Ого! Кого я вижу! Салям!
За его спиной свешивался с лестницы парнишка с обожженными руками — они были перевиты шрамами. Он спустился сверху словно бы только для того, чтобы поздороваться с ишаном.
— А ваш автомобиль сломался, муддарис? Кого вы ищете, пересев на ишака?
— Я ищу человека по имени Хиёл Зейналов.
— Ого! Его давно у нас нет!
— А где он?
— Думаю, в Ташкенте.
— Откуда вы знаете, что в Ташкенте? — сразу ухватился ишан.
— Мне кажется, он хотел там лечить глаза вашей дочери.