— Ах, шайтан! — вырвалось у старика.
Тут было все — и гнев на себя за опоздание, и злость на старуху за ее неповоротливость, Между тем Куддус — а это был он — смотрел и улыбался.
— Разве можно, отец, ругать человека, который хочет, чтобы ваша дочь увидела мир? И вас в том числе?
— Можно ругать человека, который украл девушку из дома родителей!
— Без выкупа! — засмеялся Куддус. — Зрение — хороший выкуп. А вы устройте им свадьбу.
— У меня нет денег для такого непослушного жениха.
— А вы продайте автомобиль.
У Куддуса было время, пока там выясняли причину остановки, он догадался, что ишан ищет беглецов, и отвадить старика считал даже не удовольствием, а важным делом.
— Вы знаете, — рассказывал он. — Вот я сначала хотел купить себе велосипед, потом мотоцикл, потом автомобиль, а теперь ничего не покупаю. Женюсь. Вот, оказывается, для чего я копил деньги!
— Стыдно смеяться над стариком.
— Да я не смеюсь! Честное слово, я говорю правду. Клянусь аллахом!
— Аллах уже наказал вас. Это он сломал вашу трубу!
Халим-ишан хотел добавить: потому что я попросил его об этом, но благоразумно промолчал. А Куддус ответил:
— Нет, ишан… Аллах тут ни при чем. Это или попался твердый пласт или плохая труба. Сейчас мы опустим метчик, нарежем в обломке резьбу, ввернем туда другую трубу, как штопор, и выдернем. А потом…
— Куддус! На место! С кем ты болтаешь?
— Ему бы только потрепаться!
— Поднимай метчик!
Голоса заставили Куддуса по-обезьяньи взбежать наверх. А Халим-ишан заколотил пятками по бокам ишачка.
— Приезжайте, я вам объясню! — крикнул сверху Куддус.
Ишан ехал, прикрыв глаза. Он думал о том, что для этого мальчишки не существовало ни тайн, ни страха. На чем же тогда держаться вере? Впервые он думал об этом так серьезно и не успокоился, пока не нашел ответа: на несчастьях. Вера была нужна несчастным людям. В несчастье люди обращались к аллаху. И поскольку он и себя чувствовал сейчас несчастным, а время подошло к молитве, он остановился, постелил подстилку на песок и стал отбивать поклоны. И молитва его была горячей песка, какой она не была уже давно.
Следующим вечером он сидел в доме Шербуты и слушал бахмальские новости. Шербута жаловался, что приношения бахмальцев скудеют. Он показал в подтверждение черствые лепешки и пахнущий плесенью кусочек ситца.
— Принимайте и малое за большое, — посоветовал ему Халим-ишан. — Мы служим не себе, а аллаху.
Но слова эти не очень-то успокоили Шербуту.
— Сурханбай, этот ходжи, хуже агитатора. Говорит, что пророки, предписавшие молиться пять раз в день, беспокоились, чтобы людям не надоело безделье. Одних зовет кормить птиц на ферму, других продавать молоко в лавке… Скоро и меня усадит за шило! А сам…
— Может, вы не поделили с ним чего, Шербута? И он переманивает людей к себе?
— Что вы! Этот ходжи сидит в грязи по пояс…
— Где?
— Стыдно даже сказать… В свинарнике!
— Его послали туда в наказание?
— Он сам себя послал! Люди, сжигавшие все на улице, по которой прошла свинья, теперь чешут ей спину.
Вряд ли другая новость могла бы так ошарашить Халима-ишана. Нет, что-то тут не понимал Шербута! Зять — председатель, а тесть — в свинарнике? Не поладили! Халим-ишан посасывал бороду, незаметно запихнув ее в рот.
— Где найти Сурханбая?
— В свинарнике! Он там днюет и ночует… Да будет путь ваш добрым, господин…
Шербута долго удивлялся. Ишан, у которого раньше слово «свинья» застревало, как кость, в горле, теперь пошел к свинарю? Поистине мудра поговорка: «Делай то, что ишан говорит, но не делай того, что он сам делает!»
Сурханбай лопатой накладывал навоз на тачку. Из свинарника тянуло кислым теплом.
— Да поможет вам аллах! — сказал ишан, превозмогая себя.
— Халим-ишан? — удивился Сурханбай. — Добро пожаловать.
Ему хотелось спросить про письмо, на которое ишан испугался ответить, рассказать про жуликов Мекки, на которых был похож и этот бухарский жулик, но к чему зря тратить слова? Хватит насмешливого «добро пожаловать»… А постарел, поник ишан, поистаскался… Да и сюда его привела не простая нужда…
— Если время на тебя не смотрит, ты смотри на время! — шутил ишан, не зная, куда присесть.
— Похоже, и вы стали смотреть на время, ишан?
Сурханбай шлепнул полную лопату навоза на тачку.
— Иначе нельзя жить, — то ли изрек очередную мудрость, то ли пожаловался ишан. — Жизнь пропускает нас через свое сито…
Вот вас она сделала свинарем.