— Если бы вы прошли через такое же сито, ишан, как я, то я бы и вас взял свинарем.
Ишана заметно передернуло, хотя он попытался замять свое движение смешком.
— Вы не потеряли чувства юмора, ходжи, это хорошо.
— Я думаю, вы не потеряли практического смысла в жизни… Пришли посмотреть, что это за работа? Чем будете заниматься, если занятие ишана не прокормит вас?
Ишан встретил эти обидные слова со спокойным достоинством — он уже овладел собой. Усмешка утонула в его глазах.
— У нас есть другой разговор, брат, — сказал он сердечно.
Значит, он пришел не зря. Сурханбай воткнул лопату в гору навоза и вытер руки о тряпку, висевшую на двери. Они присели в трех шагах на траве. И здесь держались стойкие запахи свинарника, но Сурханбаю некогда было уходить далеко.
— Не смущайтесь, ишан, — только и сказал он. — Конь пахнет конем, собака собакой, а свинья свиньей… Она тоже животное… Все дело в привычке.
— Наши дети мыкаются где-то неустроенные, — сразу перешел к делу ишан. — Мы должны им помочь. Как говорится, шайтан портит, умный налаживает.
— Вот как! — удивился Сурханбай. — Не знал я, как переменилось время… Оказывается, сваты приходят от невесты?
— Да, — сказал ишан, — время новое… Если вы согласны, скажем «аминь» и подумаем о свадьбе… — Сурхан-бай молчал, и Халим-ишан быстро спросил: — Где Оджиза?
Э, да ты ничего не знаешь, старая лиса!
— Может быть, она уже прозрела.
— Прозрела?
Ишан вздрогнул. Разные чувства боролись в его душе, радость и горе столкнулись в ней. Радость от прозрения дочери подписывала приговор его власти. Ислам твердит: «Семиэтажное небо держится без подпорок», но власти нужны подпорки. И если врачи сделали то, чего не сделал сам аллах со всеми своими табибами… Ах, ишан! А разве ты не заворачивал в молитвы из корана лекарства безбожников?
Лицо его было неподвижным. Умение скрывать свои душевные бури — последний признак власти. Ишану только и осталось, что пользоваться им. Он смотрел перед собой, ничего не видя и загоняя тревожные мысли на самое дно души.
— А Хиёл? — спросил он.
— Мы в ссоре с Хиёлом, — горько признался Сурханбай.
— Вот будет счастливый случай, и я помирю вас. — Ишан тут же поднял руки вверх, как для молитвы.
— Неужели вы и правду хотите счастья нашим детям? — спросил Сурханбай.
— Вы не верите мне, ходжи?
— Когда лжец говорит правду — ему не верят.
— Давайте поговорим о детях.
Сурханбай подумал, кинув под язык горсточку табака.
— Мир под вашей рукой я считал бы несчастьем, — проговорил он, устало опустив голову.
— Для себя? — спросил ишан.
— Для них.
Сурханбай посмотрел в лицо ишана долгим непрощающим взглядом. Ишан невольно провел ладонями по лицу, словно хотел закрыть его от Сурханбая.
— Я вижу, скитания ничему не научили вас.
— Нет, ишан! — Сурханбай усмехнулся, показывая, как много зубов растерял на чужбине. — Там я понял, как не пеним мы воду, текущую у дома… И плачем только тогда, когда высохнет источник. Я хочу одного — честно умереть. А для этого нужно честно жить.
К Хазратову ишан шел, уже не веря, что найдет в нем союзника, но отчаяние подгоняло его. Что же, он скажет себе, что сделал все мыслимое и немыслимое, а тогда останется одно — как ишан Дукчи, поднимать народ, а больше ничего не оставалось.
Хазратов встретил ишана насмешливо:
— Что случилось? — спросил он, стоя на пороге своего дома. — К человеку, которому уготовано место в аду, идет будущий житель рая!
Кланяясь ему с приложенной к сердцу рукой, ишан уловил запахи спиртного и обрадовался. Это всегда способствовало разговору.
— Я всегда прихожу, чтобы помочь грешным, — улыбнулся он, давая понять, что шутит, но не без тайного смысла.
— В чем помочь? — грубо спросил Хазратов и брезгливо нахмурился, опустив уголки рта.
— Избежать ада.
— Я не люблю богословских разговоров.
— А я не люблю разговаривать, стоя на ногах, — жестко сказал старик.
— Проходите, садитесь…
Ну вот! Это другое дело. Хазратов отступал, да оно и понятно. Не так-то шикарны были его дела, чтобы куражиться. Кто отступает, тот может и сдаться.
— Мне известно, что судьба не улыбается вам, хотя вы заслуженный и умный человек, — польстил ишан для начала, и Хазратов не ответил, а это уже было хорошо. — Представляете себе, что будет, когда вести о ваших неудачах дойдут до Бардаша? О, я понимаю, — приподняв ладонь, предупредил он взрыв ярости у собеседника, — вы старались для народа, но ведь сейчас и народ недоволен вами, люди говорят то да се… — Он хорошо использовал информацию Шербуты. — А Бардаш! От его ног поднялась вся пыль на вашей дороге… Если вы его не остановите, он доломает лестницу, по которой вы поднимались столько лет… И совсем уберет ее.