Стеша взяла деньги и неверными шагами вышла из барака.
— Замужем? — спросил Евстигней у Майи.
Узнав, что муж Майи безработный, Евстигней заухмылялся.
— Хочешь, пристрою твоего мужа там, где побольше золота? — Евстигней подмигнул ей. — А за это ты полюби меня один раз.
Лицо Майи обдало жаром, уши, казалось, горели. Она встала и попятилась, держа Семенчика на руках.
— Ну, что тебе стоит? — Евстигней протянул руку через стол, стараясь поймать Майю.
Майя отпрянула в сторону. Подзатылкин, подумав, что с ним заигрывают, громко и раскатисто засмеялся.
«Скорее бы Стеша вернулась», — не на шутку встревожилась Майя, беспокойно поглядывая на дверь.
— Ну, красавица, не упускай случая! Осчастливлю. Одену тебя с мужем в шелка, засыплю золотом. Есть у меня на примете одна шахта, где тьма золота. Я туда еще никого не посылал. Евстигней Петрович на прииске как у себя дома. Знает, что где лежит, а Сибиряков ничего не знает. Он ни в одну шахту не спускался, а я в каждой по сто раз бывал, знаю, где густо, а где пусто. Наш хозяин думает, что он богат, а того и не знает, что здесь не Сибиряков, а Подзатылкин хозяин. Захочу — золото к нему рекой польется, захочу — по миру пойдет!.. Милая, взгляни на меня ласковыми глазами!
Майя поставила на пол Семенчика и, продолжая мыть мясо, ответила:
— Не к лицу вам, такому богачу, потешаться над бедной женщиной. Или вам мало других, богатых, нарядных?
«Ну и дура», — подумал Евстигней, сдерживаясь, чтобы не разразиться бранью.
В это время в барак влетела раскрасневшаяся Сташа. Она поставила на стол бутылку водки, посмотрела на Евстигнея, потом на Майю, как бы спрашивая: «Hy, что тут случилось в мое отсутствие?» Евстигней, не обращая внимания на Стешу, вышел из-за стола:
— Рабочие меня ненавидят, ревнуют к своим женам. Ну и пусть ненавидят, пусть ревнуют, пусть считают меня собакой! Меня это не трогает, потому что Подзатылкин здесь — царь и бог! Есть у нас становой Богулевский. Стоит этот чиновник недорого — один фунт золота. — Евстигней громко засмеялся. — Исправник Курдюков продается немного дороже — за четыре фунта золота, а полицмейстера Оленникова за три фунта с требухой можно купить. А я дорого стою! За меня нужно отдать все прииска Сибирякова!..
Подбежав к столу, он схватил бутылку, ударил ладонью о дно. Пробка вылетела. Стеша отняла у Евстигнея бутылку и налила свой стакан. Она хотела долить стакан Майи, но та отодвинула. Евстигней осушил стакан, поставил его на стол и протянул руки, пытаясь обнять Майю. Майя отскочила.
— От меня на убежишь. — Евстигней грязно выругался. — Не таких кобылиц объезжали! Тебя тоже оседлаем! — Он распростер руки и опять пошел на Майю.
Стеша с кривой улыбкой стояла в стороне и наблюдала.
— Эй, Стешка, поди принеси еще водки! — крикнул Евстигней, хотя бутылка была только начата.
Стеша выскользнула из барака. Евстигней схватил Майю за талию, поднял и понес к койке. Майя громко закричала. Перепуганный Семенчик заплакал на весь барак. У койки завязалась борьба. Пьяный Подзатылкин никак не мог справиться с Майей, вцепившейся ему в волосы. Когда он ее отпустил, она подбежала к печке, схватила увесистый половник и замахнулась. Евстигней попятился, увертываясь от удара, обо что-то споткнулся и растянулся на полу. Майя схватила на руки сына и выбежала на улицу.
Почти рядом с бараком текла речка Бодайбинка. Майя прибежала к самому берегу и спряталась за кучей камней. Промозглый осенний ветер пробирал до костей, заставляя стучать зубами. Майя прижимала к себе сына, стараясь его согреть. Наверху, в бараке, слышались пьяные голоса Евстигнея и Стеши — они пели.
Майе показалось, что сидят они тут уже целую вечность, что песня в бараке никогда не кончится. Стало совсем невмоготу, и тут оборвалась песня. Вскоре голоса Стеши и Евстигнея послышались уже во дворе. Евстигней уходил. Стеша громко звала Майю. Она не откликнулась, еще глубже притаилась за камнями. Закоченели руки и ноги. Семенчик тоже замерз, как ни старалась Майя его согреть, и громко заплакал. «Еще простудится», — обеспокоилась Майя. Пришлось возвращаться в барак.
— Дура ты дура, — встретила ее Стеша. — Да я бы на твоем месте веревки из него вила. И муж бы при деле был, и сама барыней ходила. Ты не бойся, Евстигней Петрович никакой болезнью не болен…
Ее прервал женский голос:
— Потаскуха!
Майя обернулась и увидела у порога незнакомую женщину в стеганке, одетой поверх ситцевого платья, обута в большие с мужской ноги торбаса, голос низкий, грудной. Незнакомка смело подошла к печке, опустилась на табуретку: