По дороге отряд Каландарашвили пополняли людьми. Прибавилось подвод, лошадей. Многим добровольцам приходилось уже отказывать в приеме в отряд. На местах тоже требовались надежные люди, способные создать отряды ЧОН и возглавить их. И местные органы Советской власти нельзя было ослаблять.
…Как только Толстоухову донесли, что отряд Каландарашвили, не задерживаясь в Нохтуйске, пошел дальше, в Якутск, он поднял располагавшуюся в Чаре банду и двинулся на Мачу.
Шарапов, Юшмин и Петухов были заблаговременно извещены об этом и приготовились к встрече своих спасителей. Они с радостью принимали постояльцев, поили их и кормили. Сам Толстоухов со своим штабом расположился в просторном доме Шарапова. Купец в честь прибытия «братьев» закатил пир, пригласив на него богачей со всей округи.
Подвыпивший Толстоухов, чувствуя себя центром внимания, разошелся вовсю, не давал никому слова сказать, хвастался какими-то подвигами, стучал по столу, грозил стереть в порошок всех большевиков и коммунистов вместе с их женами и домочадцами.
— Где местные большевички? — потрясая кулаком, вопрошал он. — Немедля доставить сюда! Всех!..
Вислогубый не сводил с офицера осоловело-восторженных глаз.
— Мы сами собирались их прикончить, да улизнули, сволочи. — Он выразительно посмотрел на Шарапова.
— От вас улизнули, а от меня не смогут! — хорохорился Толстоухов. — Давайте сюда красных жен. Которые молодые, пойдут солдатам, а старух в костер!
— Все попрятались, не найти, — сообщил Петухов, — оставалась мать одного комиссаришки, так ее господин Яковлев того…
— Отправил к праотцам? — Толстоухов икнул. — Молодец, Яковлев! Дай поцелую. — Яковлев и Толстоухов облобызались. — Возьмем, слышь, Якутск, я тебя, толстозадый, своим эмиссаром сделаю. Пойдешь эмиссаром?
Федорка облизнулся:
— Так точно!
— Нет! Я пошлю тебя в Японию послом. Наденешь на себя кимоно. Сядешь… На одном колене одна японочка, на другом вторая, в постели третья дожидается… Ух!.. Пойдешь послом?
— Так точно, пойду!..
— Господа! Я устал, хочу лечь…
— Пройдемте в горницу, для вас уже приготовлено, — засуетился хозяин.
— В холодную постель не пойду, — закапризничал главарь бандитов. — Есть тут женщины?
Купец растерянно пожал плечами:
— Велите своим привести. В селе найдутся.
Толстоухов увидел в окно Настю:
— Во!.. Сама идет сюда! Милашка…
Шарапов побледнел:
— Это моя дочь…
Офицер икнул.
— Что же из того? Господа, он пожалел для меня свою дочь! Господа… я обижен!
Гости приутихли.
— В таком случае мы немедленно уходим. Пусть из вас тут большевики наделают отбивных. Начальник штаба! Поднимай отряд!
Юшмин протянул к офицеру руки:
— Ваше высокоблагородие!.. Сжальтесь! Не уходите!.. У меня есть горничная. Семнадцать годков. Такая ягодка… Лицо белое, сама пухлявая, легкая — в кулачке сожмешь. Берите и потешайтесь!.. Ха-ха! — вспомнил, видно, староста свою разгульную молодость.
— Ах, Настя-Настенька, золотце… Вот ее бы… Все равно комиссар испортил, — завздыхал «начальник полиции».
Шарапов дернулся, словно его арапником огрели, подскочил к вислогубому, сильным толчком сбил его с ног, начал пинать.
Толстоухов захохотал:
— Бей его, топчи!.. За одного битого семь небитых дают! Яковлев, японский посол!.. Не поддавайся!
Федорка выхватил наган.
— Спрячь оружие! — гаркнул вдруг офицер так, что Петухов вздрогнул и попятился к двери.
— Шарапов — большевик! — захлебываясь, запричитал вислогубый. — Большевик! Советам продался! А его дочь с комиссаром спала! Бейте их, жгите!..
На купца страшно было смотреть. Налитые кровью глаза не вмещались в глазницах, лицо исказилось зловещей гримасой.
— Выбросьте эту падаль за порог, — с присвистом прошипел он, — или я его разорву на куски. Сейчас же уберите его вон! Скот!
— Господин Яковлев, собирайте свои манатки и переходите на другую квартиру, — приказал Толстоухов. — Не пошлю я тебя, Федя, послом. Будешь при моем дворе шутом! — И первым захохотал.
Все сборище дружно захохотало. Громче всех Юшмин. Держась за живот, он весь сотрясался от неудержимого хохота.
— Шут должен постоянно находиться при своем господине, — утирая слезы, напомнил он.
— Что я, педераст? — обиделся офицер.
Потолок, казалось, унесет от взрывов хохота.
Вслед Федорке засвистели.