Уходя, Каландарашвили еще раз посмотрел на Кочку так, что у того душа в пятки ушла.
Кочка съел свою пайку, и теперь ковырялся грязными ногтями в зубах.
— Ты красных боишься? — спросил у него вислогубый.
— А что мне их бояться? — деланно удивился тот. — Я не богат, не знатен, не родовит. Меня они не тронут.
— Ты так думаешь? — Федорка обвел вокруг рукой. — У моего отца таких хоромов не было.
— Еще как тронут, — хмуро подтвердил Васька.
— А вот им, видели? — Кочка показал грязный кулак. — Руки коротки! Мне ведь тоже известно, что господин Коробейников готовит на них засаду. — Он хихикнул. — Не нынче, так завтра красные будут в Покровске. Зачем, скажите на милость, мы будем сидеть здесь втроем, ждать их. Поезжайте-ка завтра с утра — один в Техтюр, второй — в Хахсыт. Глядите в оба и, как только они появятся, сообщите господину Коробейникову. А уж тут я сам глаз не буду спускать с дороги. И чуть что — дам знать, куда следует. Можете не сомневаться.
— Сейчас ехать? — упавшим голосом спросил Васька Барсуков.
— Нет, переночуете. Надо дать лошадям отдохнуть.
Утром хозяин спросил:
— Который из вас поедет в Техтюр?
— Езжай ты, Васька, — шлепая губами, сказал Федорка. — Я не хочу попадаться на глаза этому комиссаришке — знает меня как облупленного.
— Владимиров, что ли?
— Он самый, чертово отродье!
— Меня он тоже знает, — криво и недобро усмехнулся Барсуков.
Кочка вышел и вскоре вернулся в сопровождении невзрачного мужичка с обмороженной щекой, одетого в потертый зипун, торбаса и мятую заячью шапку. Глаза у него слезились.
— Попутчика тебе привел, — коротко объяснил хозяин Барсукову. — Передашь ему в Техтюре все, что нужно, на словах и отошлешь обратно в Покровск.
— Не продаст? — спросил Васька, когда человек с обмороженной щекой вышел.
— Нет. Мы с ним одной веревочкой связаны — это мой кладовщик. Вместе коммерцию ведем. — Кочка подмигнул.
Хозяин помог запрячь лошадей и проводил гостей до самой развилки.
Здесь Федорка Яковлев и Васька Барсуков разъехались в разные стороны. В санях у Барсукова, с головой накрывшись тулупом, лежал человек. И только когда отъехали подальше от деревни, он сел, повернувшись спиной к ветру.
III
Спустя два месяца после начала похода отряд Каландарашвили прибыл к вечеру на станцию Булгунняхтах. До Якутска оставалось сто сорок верст.
Каландарашвили и Асатиани решили дать отряду передохнуть одни сутки, а в Якутск отправить эскадрон Строда.
Командующий вспомнил, что Строд беспартийный.
— Комиссар, — обратился он к Киселеву. — Непорядок у нас в войсках. Самый боевой комэскадрона вне партии.
Комиссар развел руками:
— Отказывается он вступать в партию, Нестор Александрович.
— Отказывается? Почему? — удивился Каландарашвили. — Это невероятно!
— Невероятно, но факт. У него четыре Георгиевских креста. Последним награжден Временным правительством за храбрость на фронте. А когда в Октябре его попытались мобилизовать в Красную гвардию, он наотрез отказался: «Я русский офицер. Прапорщик».
— Подумаешь, шишка! Он, кстати, не русский.
— Уроженец Латвии. Мать у него латышка, а отец не то украинец, не то белорус…
— Не в этом, конечно, дело…
— В восемнадцатом он демобилизовался, вернулся в Люцин, свой родной город. А потом немцы оккупировали Латвию. Он бежал в Советскую Россию, вступил в Красную Армию. Говорю ему: «Иван Яковлевич, ты уже доказал свою верность и преданность». — «Нет, — отвечает, — еще не доказал. Вот когда заслужу не менее четырех орденов Красного Знамени, сам приду к вам и скажу: „Достоин. Примите меня в партию“».
— Да, сейчас у него только один орден… Ты бы, комиссар, объяснил ему, что один этот орден стоит четырех Георгиевских крестов.
— Не берусь, Нестор Александрович, пробовал, недостаточно ему моей аргументации!
— О, кацо, какой же ты после этого комиссар! Ладно, я сам с ним потолкую. Придем в Якутск, там и потолкую. Да, комиссар, подпиши приказ о назначении к нему в эскадрон военкомом Владимирова Семена Федоровича, нашего Семенчика.
— Уже подписал, — ответил Киселев, — все в порядке.
На рассвете из ямского станка Булгунняхтах Строд послал группу бойцов разведать дорогу. Удостоверившись, что путь впереди открыт, Строд поднял эскадрон, к вечеру привел его в Покровск.
Здесь Строду донесли, что между Техтюром и Якутском срублены телеграфные столбы — телеграф и телефон не работают. Чтобы не нарваться на засаду, Строд то и дело отправлял на разведку разъезды.