Федосья очень боялась, чтобы с Федором не сделали того же, что Иваном.
— А куда убежишь от него? — спросил Федор. — Он нас везде найдет.
Майя сидела молча, печально склонив голову. «А не хуже ли будет, если мы с Федором скроемся, а Яковлев потом найдет нас? — думала она. — Здесь на людях не так-то просто безнаказанно отнять бумаги, а на стороне, без свидетелей…»
— Ведь мы же не столбы, в землю вкопанные. — сказала Майя, — и не песты для ступы — куда захотел, туда и перенес. Мы — люди!..
— Да, люди, милые мои, люди! — воскликнула Федосья. — А людей-то негоже в землю закапывать вроде, деревьев. Вокруг-то ширь какая да благодать. Помню, когда еще была зрячей, часто ходила на Лену-матушку. Река-то наша без конца без края, с небом синим как будто сливается. И солнышко-то по утрам в летнюю пору выныривает из реки и вверх по небу поднимается. Поглядишь, бывало, совсем близко до солнышка, а на самом деле, говорят, далеко-далеко. И река-то нигде с небом не соединяется, течет себе одна в самый океан-море. Вот так и дорога: идет она через леса, поля, луга, и конца-края ей нет. Если поглядишь на нее с нашей елани, кажется, будто у леса ей конец. А подойдешь к лесу и видишь — пошла дорога дальше по просекам. И сколько бы ни шел — впереди будет дорога. Сидя в юрте, думаешь, что только и света, что в окне. А выйдешь за ворота — далеко, далеко видно, и глаза отыщут не одну, а много дорог. Дети, вам хозяин не даст теперь житья, вам лучше скрыться.
Майя наклонилась к Федору и прошептала.
— Старуха дело советует. Нам нужно бежать, и как можно скорее. Живя дома, я тоже думала, что только и света, что в окне. А поехала с тобой, не заботилась, куда приведет нас дорога. Оказывается, не туда мы приехали…
В юрту вошел Малаанай и сел возле Федора.
— Что ты, дурак, наделал, — сказал он. — Хозяин велел привезти урядника.
— Кого посылает за урядником? — спросил Федор.
— Меня. Сейчас седлаю лошадей и еду. К утру урядник будет здесь — Малаанай, видно, торопился, Потому засиживаться не настал.
Вскоре девушки батрачки и батраки вернулись в юрту. Молча поужинали и, сморенные дневной работой, легли спать. Никто ни о чем не расспрашивал Федора и Майю, понимая, что им и без того тяжело. Все уже знали, что хозяин послал за урядником.
Майя и Федор тоже легли на свод орон.
В эту ночь Федосья долго не могла сомкнуть глаз, ворочалась на своей жесткой постели, вздыхала, плакала. Ей жалко было Федора и Майю.
VIII
В полночь Федосья ощупью подошла к спящим Федору и Майе и разбудила их.
Майя поймала Федосьину руку и прижалась к ней щекой:
— Встаем…
Федор, громко посапывая, продолжал спать. Слишком много событий пережил он за день: драку, вспышку хозяйского гнева, испуг и после всего этого выпил.
Майя ерошила рукой жесткие волосы мужа и слегка толкала его.
Фадосья вернулась на свое место.
В юрте было тихо. Маланья во сне скрежетала зубами, что-то бормоча невнятное. Майя поняла только одно слово: «Досадно».
«Еще бы не досадно», — подумала Майя, невольно прислушиваясь к бормотанью Маланьки. На днях Маланья под большим секретом рассказала Майе, что Федорка ее изнасиловал и она забеременела. У нее начал было расти живот, и это заметила хозяйка.
— От какого кобеля ходишь брюхатая? — спросила она.
Маланья расплакалась.
— Чего молчишь? Или сама не знаешь от которого? Ну, признавайся.
И хотя у девушки ноги подкашивались от испуга, она призналась, что всему виной ее сын Федорка.
— Вот как… Быстро ты успела вокруг пальца его обвести. В невестки ко мне метешь? — Авдотья размахнулась черенком и ударила Маланью в живот.
Маланья несколько дней пролежала и родила мертвого ребенка.
«Надо бежать от этих извергов, как от чумы», — подумала Майя и затормошила Федора:
— Федор, вставай…
— А-а-а. — Он повернулся на другой бок.
Наконец Майя растолкала мужа. Он встал и, зевая, натянул торбаса. Майя свернула свою убогую постель, связала ее поводом, стала среди юрты, где столько времени они с Федором прожили. Ей не хотелось уходить отсюда неизвестно куда. Тут, какой ни кров, все же был кров, а впереди — неизвестность.
Федор сидел на ороне, обхватив руками голову.
Майя пошла за печку к орону старухи Федосьи.
— Бабуся, — горячо прошептала она, — вы теперь нам с Федором вроде родной матери. Прощайте… — Майя положила голову на иссохшую грудь старухи.