В это время вошел письмоводитель Сидор.
— Очень кстати! — обрадовался Яковлев. — Поговори с ним.
Урядник молча, кивая головой, выслушал письмоводителя и вдруг протрезвевшими глазами посмотрел на Яковлева. Голова виновато улыбнулся.
Они мирно вышли из дома и направились к юрте, где жили батраки.
Навстречу им попался Малаанай. Лицо у него было озабоченное.
— Федор не ушел? — спросил Яковлев.
— Федора нигде не видно, в юрте тоже нет, — ответил Малаанай.
Урядник, Яковлев и письмоводитель вошли в юрту. Батраки только что встали, вскипятили чай. Орон Федора и Майи был пуст. На нем лежала только желтая трава.
— А где же Федор? — сердито спросил хозяин.
Батраки переглянулись.
— Он дома не ночевал, — ответила Маланья.
— Как?.. — Лицо Яковлева вытянулось. — Где же он?..
Толлор Николай, словно на слыша вопроса хозяина, скривившись, сказал:
— Так он с женой, оказывается, куда-то удрал. Вот так дела… — Было непонятно, одобряет он или осуждает.
«Знают, бестии, где они, но скрывают», — подумал Яковлев, вглядываясь в лица батраков.
Не понимая, что произошло, урядник спросив по-русски:
— В чем дело? Где он?
— Сбежал… — ответил письмоводитель.
Урядник постоял немного с равнодушным видом и повернул к выходу.
— Надо было держать, — сказал он и первым вышел из юрты.
Яковлев набросился на Малланая, стоявшего во дворе:
— Это ты, бездельник, прозевал их!.. Сейчас же седлай лошадей, поедем вдогонку!
Малаанаю не нужно было повторять, что надо делать. Он бегом бросился к конюшне. Пока Малаанай седлал лошадей, к господам на своих кривых ногах подбежал Чэмэт Семен. Не сводя с хозяина своих узких глаз, он сказал:
— Спросите у слепой, куда ушел Федор. Она должна знать.
Господа опять вошли в юрту. Старуха Федосья сидела за печкой и пила чай.
Яковлев подошел к ней и громко спросил:
— Старуха, куда ушел Федор с женой?
Федосья вытянула вперед обе руки с иссохшими скрюченными пальцами, словно желая показать, в каком направлении они ушли, и ответила:
— Далеко-далеко пошли.
— Куда?.. — В голосе Яковлева было нетерпение.
— Ушли в город.
— Давно?
— Эх, давно… Еще вечером. Поужинали, собрались и ушли. Вчера…
Федосья догадалась, зачем Яковлев спрашивает у нее о Федоре и нарочито сказала, будто ушел он с Майей еще вчера. Известное дело, что за людьми, убежавшими еще вчера, бесполезно посылать погоню.
IX
Федор и Майя к вечеру добрались до Кильдемцев. Если бы им не так хотелось есть и над головой была хоть какая-нибудь крыша, под которой можно прилечь и отдохнуть, они бы так не спешили продать свою свободу, которую сегодня впервые ощутили всей душой.
Робея, они вошли во двор купца Иннокентия и остановились у калитки. Хозяин сидел на крыльце дома и отдыхал в тени. Это был пожилой якут, усатый, чернобородый. Волосы у него были черные, густые, с проседью на висках, глаза большие, круглые, как у сокола, пристальные. Он увидел, что к нему вошли незнакомые люди, но продолжал сидеть, дожидаясь, когда к нему подойдут и скажут, зачем пожаловали.
Купец Иннокентий был не очень богат — около тридцати коров и быков и сорок лошадей. Летом он во второй половине дома открывал магазин и торговал солью, спичками, свечами, водкой. Зимой скупал скот, забивал, а мясо продавал.
Деревня Кильдемцы простиралась под горой, поэтому в ней становилось сумрачно еще до того, как заходило солнце. Тесный двор Иннокентия был обнесен высоким забором, и в нем темнело еще раньше.
Ноги Майи точно приросли к земле и как будто похолодели. Она продолжала стоять у калитки не двигаясь, испуганно глядя на купца, которого видела впервые. Федору ноги тоже плохо подчинялись и в коленках, казалась, совсем не гнулись. Почти не помня себя, он подошел к крыльцу, остановился, стянул с головы растрепанную волосяную шляпу, поклонился:
— Здравствуйте.
Ответили Федору ласточки, кружа в небе, недалеко от гнезд, темневших под высокой дощатой кровлей. Но даже они чирикали неприветливо, словно чураясь непрошеных гостей.
— Я — Федор… — Он сам плохо слышал свой голос.
Хозяин опять ничего не ответил, равнодушно глядя на пришельца. Глаза его как будто говорили: «Вижу, что Федор. Ну и что же?»
Майя, продолжавшая стоять у калитки, вдруг почувствовала страшную усталость и голод. Робость сменилась раздражением, она позвала Федора.