Когда Иннокентий вернулся в дом, гость снимал с себя шубу.
— Одежду вешай сюда, отец, — громко сказала Майя. Щеки Майи горели румянцем, глаза блестели. Точно таким становилось ее лицо, когда приезжал Федор.
«Отец». Иван Семенович не ослышался, она сказала: «Отец». Адвокат присел на стул, вынул платок и помахал им перед лицом. На него вдруг навалилась страшная усталость, он даже глаза зажмурил. Потом все тело охватила истома, и ему захотелось прилечь.
Семен Харатаев, не обращая внимания на Иннокентия, подошел к Майе, взял ее за руки, выше локтей и, моргая глазами, заговорил:
— Ну вот и свиделись, доченька моя, комочек моего сердца. А шаманы — все обманщики и надувалы. Они такое мне накамлали!.. А ну их!.. — Старик распростер руки, как делал когда-то давно, когда Майя еще только училась ходить, схватил ее, поднял и стал целовать.
Семенчик, который выполз на четвереньках из другой комнаты, увидев маму в объятиях незнакомого старика, громко заплакал.
— Семенчик, деточка, это твой дедушка, твой дедушка приехал! — Майя взяла его на руки. — Поздоровайся с дедушкой!
По лицу Харатаева пробежала тень, но тут же исчезла. Губы его скривились в плаксивую улыбку, как бывает у человека, который чем-то сильно растроган, но старается это скрыть:
— Мой внук? — Старик протянул руки, зовя мальчика к себе.
Пугливый Семенчик опять заплакал.
«Уж не снится ли мне? — подумал Иван Семенович и ущипнул себя за ногу… — Ну-ка, что ты теперь скажешь, господин мировой судья?.. А старик Харатаев тоже фрукт, несколько дней назад прослезился перед ним, вспомнив об якобы умершей дочери, и даже оскорбился, что ему напоминают о женщине, которая живет где-то в Кильдемцах и называет его своим отцом. А когда приехал, сразу признал…»
Майя посадила на пол Семенчика, он опять заплакал. Иннокентий не любил, когда Семенчик плакал, — он почему-то вспоминал тогда своих умерших детей, — и вышел в другую комнату.
— Дедушка, возьми его на руки, подержи, а я пойду обед приготовлю, — сказала Майя и вышла.
Харатаев попытался взять внука на руки. Семенчик громко заплакал.
Вошел Иннокентий и взял малыша на руки. Он сразу умолк.
— У нас своих детей нет, поэтому мы любим его, как родного, — сказал купец.
За обедом все молчали. Тишина была какая-то неловкая, но Майя не замечала ее, сидела, прижимая к себе Семенчика, и не сводила глаз с отца.
После обеда Иннокентий пошел в магазин, а Майя стала убирать посуду. Когда Иван Семенович вышел во двор покормить лошадь, Харатаев спросил у дочери:
— А где же мой зять?
— Федор скоро придет. Он поехал за сеном.
— Федор, говоришь? — помолчав, переспросил Харатаев. — Тот самый, который назвался сыном купца Гаврильева?
— Тот самый. Но он никакой не купец. Он обыкновенный человек, как все.
— Ты тоже теперь, как все. Вижу, прислуживаешь.
— Мы с Федором люди бедные. Приходится служить.
— Ты за этим и из дому убежала, чтобы стать батрачкой?
— Другого выхода у меня не было. Ты бы не принял в дом моего мужа, узнав, что он не сын купца.
— На порог бы не пустил.
— Вот видишь. Что же мне оставалось делать!
— А обо мне с матерью ты подумала?
Майя вышла в другую комнату, боясь расплакаться при отце.
Иннокентий вернулся из магазина, чтобы занять гостей. Мужчины сидели в большой комнате и разговаривали о видах на урожай, о ценах на мясо и масло. Купец пожаловался на большие снегопады, которые могут завалить дороги.
Вечером вернулся Федор. Он вошел в переднюю комнату, с помощью Майи снял с себя доху и стал дуть на руки, тереть их, чтобы согреть.
— Федор, отец приехал, — сообщила Майя.
— Какой отец?
— Мой отец, из Круглой елани.
— A-а, — протянул Федор, как будто это известие не представляло для него ничего особенного, и вошел в комнату, где сидел хозяин и два гостя.
— А вот и Федор, — воскликнул Иннокентий, думая, что появление Федора обрадует Харатаева.
— Да ты с тех пор совсем не изменился, — сверля Федора глазами, сказал Харатаев, — А вот фамилия у тебя стала другой, Владимиров. А дочь моя обвенчана с сыном купца Гаврильева.
Федор развел руками.
— Ты лгун, обманщик, — закричал Харатаев. — И мне не зять! Ты принес в мой дом горе, слезы, несчастье, опозорил меня и мою дочь. Прочь с моих глаз!