Ледженд приподнимает бровь.
‒ Довольно сложно убить короля, когда ты даже не знаешь, как использовать свои силы.
‒ Может, и так, откуда тебе знать? ‒ я толкаю его, но он не двигается с места, и тогда мы оказываемся грудь к груди. ‒ Ты думаешь, что знаешь ее лучше меня, братишка? ‒ гнев исходит из каждой моей поры, и я не могу его остановить.
Ледженд ухмыляется, и я тянусь вперед, готовый вырвать его гребаное сердце. Он дразнит меня, и ему это нравится.
Входят Синнер и Крид, оттаскивая меня, и Ледженд смеется, опускаясь на диван, с которого он улизнул, листая свою половину папиных документов, как будто это не он только что усложнил все в десять раз.
Я вырываюсь, отталкивая от себя братьев, и пристально смотрю на младшего.
‒ Она выбивала из себя все дерьмо. Порезала руки от запястья до локтя, билась головой и кулаками о мрамор, пока кости не сломались так сильно, что Сильвер не был уверен, что сможет вправить их обратно без помощи целителя высшего уровня. Она ничего не ела и не пила четыре дня и хочет умереть.
Мои внутренности сжимаются, скручиваясь, и я клянусь, монстр внутри меня вонзает свои когти в мою гребаную плоть изнутри.
Глаза Ледженда понимающе поднимаются на меня.
‒ Мы только что потеряли нашего короля, нашего гребаного отца, Найт. Мы не можем потерять и ее тоже.
‒ Она никто.
Он слегка кивает, откидываясь на спинку дивана.
‒ Возможно. Но зверь, трясущийся в твоей груди, с этим не согласен. Она остается, пока он не потребует иного.
Разворачиваясь, я бью кулаком по гребаной стене снова и снова, пока она не превращается в груду обломков у моих ног, а братья не произносят ни слова, потому что, как бы мы все это ни ненавидели, в этом есть смысл.
Дело не в ней. Дело во мне.
Может, я и не хочу, чтобы она была рядом, но какая-то часть меня, часть, которую я не могу контролировать, хочет, и последнее, что нужно народу Рата, ‒ это обезумевший член королевской семьи на хвосте у мертвого.
Сегодня вечером мама поднимется в небо, чтобы сделать объявление, к которому я не готов.
Сделать первый шаг к тому, что будет дальше.
Я не хочу этого, но оно не имеет значения.
Король Тьмы мертв…
Пришло время для нового.
Четыре
Лондон
Медленно, мои глаза открываются, и на этот раз я лежу не на том же окровавленном мраморном полу, а на мягкой кровати, завернутая в шелк.
Руки поднимаются к глазам, и я сильно тру их, прежде чем оглядеть комнату.
Она огромная и темная, вся в дорогом золотистом дерьме, но мне это не важно. В конце концов, мне все равно. Трата королевских денег впустую.
Эти ублюдки и дня бы не продержались в человеческом мире без золотой, волшебной гребаной ложки, которую им вручили. Они понятия не имеют, как бороться или выживать самостоятельно.
Итак, их заставляют учиться в Университете Рата в течение нескольких лет после окончания их версии средней школы здесь, ну и черт с ними. Это их ничему не учит.
Ну, по крайней мере, не Стигийцев. Возможно, Аргентов, но тех, кто занимается Темной магией?
Все, что они делают, ‒ это подпитывают свою мерзость. Они находят людей, с которыми хотят поиграть, и они, блядь, играют. Они играют, пока им не надоест, а потом переходят к следующим.
Я думала, что я просто игрушка, и будь я проклята, если в какой-то момент я не была ею добровольно, но теперь я здесь. Лежу в постели из гребаного шелка, вся в засохшей крови, и в той же одежде, что была четыре дня назад.
Вытаскивая руки из-под одеяла, я осматриваю повреждения, но не нахожу ничего, кроме тонких линий там, где были порезы. Ненависть и стыд наполняют меня, и я отворачиваюсь.
Я никогда не была склонна к самоубийству, и, возможно, сейчас это не так. Может быть, я думала о том, что я гребаное бессмертное существо, и знала, что это будет больно только какое-то время, но в конце концов, со мной все будет в порядке.
Возможно, я этого не знала. Не могу сказать наверняка.
Подтягиваясь, я перекидываю ноги через край, ожидая, что боль ворвется внутрь и собьет с ног, но она не приходит. Я полностью исцелена, и это чертовски хреново, потому что осталась только ментальная боль. Та, которая прячет шрамы глубоко в сознании, где никто другой не может ее увидеть.
При этой мысли внутренности, кажется, съеживаются, заставляя вздрагивать.
Ооокей, так что это все еще физическая боль, но к этому мне придется привыкнуть, потому что я отказываюсь позволять делать это единственному человеку, который может остановить эту конкретную часть боли. Не то чтобы он хотел.