Я не могу отвести взгляд от того, что находится передо мной.
Поверхность вольфрамового трона улавливает лунный свет через стеклянные, от пола до потолка, окна в задней части помещения. В прошлом эта комната служила убежищем. Где отец объявлял о войнах, рождениях, угрозах, обо всех других гребаных вещах, которым требовалась аудитория, в то время как остальные Стигийцы смотрели из домов, по телевизору. Массовые балы, свадьбы, все это происходило здесь. В этой комнате. Трон никогда не покидал этого места. Теперь два высоких заостренных края, которые достигают потолка, не показывают ничего, кроме убийства. Предательства. Кто-то убил Короля Тьмы, и теперь… теперь мы все отправляемся на войну.
Три
Лондон
Мою щеку холодит мраморный пол моей камеры, ладони прижаты к нему же, когда я смотрю затуманенными, полными слез глазами на беспорядок передо мной.
Если считать по времени человеческого мира, я бы предположила, что пялюсь на эти гребаные стены уже несколько дней, но мне потребовался всего один, чтобы вспомнить это место. На самом деле, возможно, это была даже та самая камера ‒ я уверена, это была чья-то идея добавить немного веселья.
В последний раз, когда я была здесь, меня выставили перед сотнями людей и отдали под суд за преступления моего отца.
Мне было, блядь, пять.
Королева, кошмарный образ матери моей пары, была рядом со мной в тот день, защищала так, как я тогда не понимала, и, честно говоря, не понимаю до сих пор.
Мой отец хладнокровно убивал Одаренных. Народ Аргентов. Народ Стигии. Людей королевского двора и многих других. У него не было определенного типа.
Он убивал всех, кого ему хотелось убить, когда ему хотелось убить.
Он легенда самого худшего рода.
В любом случае, милосердная, мягкая королева признала бы, что ребенок есть ребенок, и то, что сделал ее четырехсотпятидесятипятилетний отец, который до дня своей казни выглядел как русский мафиози в расцвете сил, не имело никакого отношения к его маленькой девочке.
Но королева Козима не милосердная, мягкая королева. Она полная противоположность.
Так почему она говорила от моего имени в тот день? Знала ли она, что Найт и я были парой? Было ли это потому, что ее дочь была моей лучшей подругой?
Я вспоминаю своего отца.
Русский мафиози.
Если бы в горле не пересохло от недостатка жидкости, а в голове не было ощущения, что это строительная зона, я бы посмеялась над этим. Держу пари, он вонзил бы кинжал в собственное сердце, если бы услышал такой термин ‒ Бездарный. Я мало что помню о своем отце, но я никогда не могла забыть его ненависть к людям. Ну, теперь, когда я действительно, блядь, вспомнила свою жизнь до того, как я стала Лондон.
К сожалению, я должна поблагодарить за это свою кровожадную пару.
Я ненавижу тебя, Найт Деверо.
Клянусь, тихий голос в глубине сознания шепчет: «Я тоже тебя ненавижу».
На мгновение зажмурив глаза, я снова открываю их.
Я лежу здесь бог знает сколько времени, и слезы не прекращаются. Они растекаются подо мной, соленый вкус просачивается в уголки губ и их потрескавшиеся края, но я не чувствую жжения. Точно так же, как я не чувствую, как осколки стекла впиваются в кожу после нескольких неудачных попыток собрать прах Бена в кучку, но все, что мне удалось сделать, это устроить еще больший беспорядок во всем. Не помогает и то, что он в нескольких дюймах от моего лица, и поэтому с каждым прерывистым вздохом он все больше исчезает.
В центре груди пустота, чертова яма тьмы, из которой я не могу выбраться, и я хочу, чтобы она уже поглотила меня целиком. Прикончила. Я также хотела бы сказать, что это все ради Бена, потому что, на мой взгляд, так оно и есть, но я не просто человеческая девушка, у которой есть только сердце и голова, с которыми нужно иметь дело.
Нет, я ‒ Одаренная. Обременена чем-то более глубоким, что имеет смысл только для таких, как я. Где часть меня буквально принадлежит кому-то другому, точно так же, как этот кто-то другой принадлежит мне. Найти этого человека и не обладать им… Обладать им, а затем потерять его, это худший вид пытки.
Для Бездарных разбитое сердце можно исцелить, но, буквально, разорванную душу? Не так просто. Я ненавижу его.
Я ненавижу то, как сильно все мое существо болит за него.