— Пей, девка. Легче станет.
Выбив из рук старой женщины кружку, Прасковья свернулась от боли. По подолу расцвело кровавое пятно, будто бутоны алых роз, на смертном саване. Из груди девки вырвался вой. Так могла плакать волчица, потерявшая своего волчонка. Не замечая ран на спине. Она качалась по банному настилу, комкая подол, не сдерживая крика.
— Не уж то брюхата была?– всплеснула бабка руками, попытавшись сама успокоить девушку.
Не добившись успеха, позвала мужиков со двора. Те силой влили сонного отвара. И оставили быстро затихшую девушку на лавке. Неделю Прасковья металась в бреду. На седьмой день пришла в себя. Она лежала грудью на лавке, и слёзы беззвучно катились из глаз оращая плоскую подушку. Всё это время в бреду раз за разом переживала наказание и потерю дитя.
На месте души зияла сплошная рана. Её любимый собственными руками убил их дитя. Незачем ей больше жить. Не сможет дать ему прикоснуться к себе ещё хоть раз. Уж лучше в омут с головой, чем выполнять его волю. И петь больше не сможет. Навек затих звонкий девичий голос, горем задушенный.
За окном уже бабкиной хижины было ещё темно. До рассвета оставалось не больше час. Нежно убираться. Иначе не дадут уйти. Скрутят и к барину отведут. Завернулась в шерстяное одеяло, что укрывало. Сунув ноги в бабкины старые башмаки, вышла за дверь, постаравшись не разбудить старую Аглаю. Октябрьская ночь ударила одурманивающий прохладой в лицо. Потерявшие силы ноги едва несли девушку. Она упорно шагала мимо домов к лесу. Ни одна собака не тявкнула вслед беглянке, словно жалея ту.
С первым лучом рассвета Прасковья ступила в лес. За спиной проснулась деревня. Послышался крик людей и лай собак. Хватились беглянки. Она старалась идти как можно скорее, но слабость не давала. У обрыва старой реки её нагнал треск веток. Обернувшись, увидела барина.
Сердце ёкнуло в груди. Спешившись с коня, он держал в руках тот самый кнут, которым высекал узоры на спине. Ужас пробежал по телу, заставляя ныть от боли каждую рану. А ведь в горячке побега она и не чувствовала боли.
— Куда это ты собралась? Разве не знаешь, как наказывают беглых крепостных?– голос мужчины был слаще мёда.
— Не подходите,– прохрипела девушке чужим голосом. Будто не она говорит вовсе.– ещё шаг и я брошусь в омут.
Сделав шаг, почувствовала, как камушки уходят из-под ног. Стараясь удержать равновесие, пропустила момент, когда рядом оказался Светослав. Сильные руки, сжав плечи, удержали от падения. Лишённая возможности даже пошевелится с ужасом уставилась в лицо хозяина. В его глазах читалась мрачная решительность, ненависть и ярость.
— Молись Прасковья, ибо в вере и раскаяние, спасение.
Рывком привлёк к себе и с ненавистью впился в губы, разорвав болезненный поцелуй, оттолкнул.
Почва ушла из-под ног, даря лёгкость свободного полёта. Последним, что увидела Прасковья, ясное небо и деревья, горящие золотом в лучах утреннего солнца. Им на замену пришёл свет.
Глава 5
Как рыба, выброшенная на берег, хватала воздух ртом, пытаясь отдышаться. Спина ещё чувствовала удар о береговые камни, при падении.
— Прости, моя хорошая.– отец жалостливо посмотрел в глаза.– Это ещё не всё.
Меня вновь накрыл свет.
— Снова Россия. СССР. Еврейский автономный округ. Хави Варшавская
Из–за опустившихся сумерек не видно ничего. Сухая трава колется сквозь плотную ткань блузы, хорошо хоть штаны мужские не позволяют царапать ноги. Ещё немного и можно будет передохнуть, среди мешков и ящиков. Нельзя упускать такую возможность, когда ещё эти сволочи будут заняты так, что оставят без пригляда сарай с провиантом. Нелегко женщине лазать по-пластунски в кустах, но не мальчишек же посылать.
Мокрая от воды одежда неприятно липла. Как и волосы. Хотя они-то по большей части остались сухи. Брод, позволил перебраться через озеро не замечено, так проще, чем через лес. А там уже со стороны озера, сарай практически не охраняется. И это большая ошибка.
Стараясь издавать как можно меньше звуков, Хави доползла до задней стенки сарая. То там, то здесь слышалась немецкая речь, царапая расшатанные нервы. Отодвинув широкую доску. Она юркнула в хлипкий сарайчик. В это деревянное строение Хави лазала ещё когда была девчонкой. Когда-то служащая музеем старинная усадьба, стала прибежищем немецкой армии, оккупировавшей округ.
Незаметно юркнув сквозь открывшийся лаз, женщина упала, тяжело дыша. Всё же её формы не предназначены для таких фокусов. Год урезанного питания, дал результаты. Из пухлой пампушки с румяными щеками молодая женщина постройнела. Излишне пышная грудь похудела первой, но осталась всё такой же красивой. Появилась талия. А вот бёдра уменьшились ненамного. Именно они чуть не застряли в дырке лаза. Пришлось поднапрячься, чтобы протиснуться.
Переведя дыхание, Хави хотела выполнить задуманное, но амбарный засов лязгнул, пропуская хозяев вовнутрь. Упав, за отобранные у местного населения мишки с пшеницей, она закрыла рот рукою. Вошедшие говорили на немецком. Хави их понимала. Не зря родители заставляли учить немецкий и французский язык.
— Сегодня заметили партизанский отряд, недалеко от северной части села. Нужно бы послать туда солдат, пусть прочешут территорию. Да и к сельскому главе зайдут. Он то должен знать, что им понадобилось.
— Сельский глава? Разве же он скажет?
— Ещё как скажет. За недельный паёк ещё и следить, бдительней станет. В прошлый раз сдал где сельские прячут пшеницу. И про солдата в подвале старухи рассказал.
В душе Хави поднялась злость. Так вот кто крысой заделался. А они то гадают, откуда немцы про пшеницу у заброшенной мельницы прознали. Тогда двух баб расстреляли и парнишку четырнадцати лет, попытался вступиться за мамку. Виноват во всём староста, сволочь. Ну теперь ему несдобровать. Как только мужики прознают, сразу голову отстрелят. Девушка, приподнявшись над злосчастными мешками, глянула на говоривших.
Скудный свет керосиновых ламп в руках говорящих давал возможность увидеть их. Двое мужчин. Оба в военной форме. Издалека не видно чинов. Тот, что повыше, кажется главным. Высокий блондин, с аристократическими чертами. Можно даже сказать красивый, если бы не был врагом. Второй попроще, волосы с желтизной, на носу круглые очки, в руках тетрадь. Большего Хави не смогла рассмотреть.
— Здесь всё — от изъятой пшеницы до бочек с местным вином. Последнее нашли у старосты в подвале. Их три. В дальнем углу сахар, шоколад, крупы, привезённые несколько дней назад.
— А что с девушками?
— С какими девушками?
— Которых я приказал привести. Солдаты давно не отдыхали. Да и я тоже.
— Ах вы об этих. Завтра к вечеру прибудут те, кто согласился добровольно. Как вы и просили. Их около десяти. Каждую проверит доктор.
— Сначала приведёш ко мне. После, как хотите.
— Так точно.
— Ещё одно, насчёт девушек. Надеюсь всё обойдётся без зверств. Мы не варвары, в наших жилах течёт благородная кровь, цивилизованных людей.
— Не беспокойтесь, я за всем прослежу. Разрешите идти.
— Ступай.
Хави вновь выглянула из-за мешков. Оставшийся оглядел припасы, и крутанувшийся на каблуках вышел вон, лязгнув замком. Выдохнула с облегчением, Хави принялась за дело, которое её сюда привело. Достав металлический шприц, толстой иглой пробила соединение досок, на крышки одной из бочек. Приложив немного усилий, ввила содержимое в деревянную ёмкость. Жаль шприц был один, и слабительного хватало лишь на одну бочку. А так неизвестно, когда её откроют. Закончив процедуру, женщина уже хотела уходить, как взгляд упал на плитки с шоколадом. Он лежал в простой бумажной обёртке. Не выдержав, сунула пару штук между пышным бюстом.