Услышать ответ я не успела. Меня вновь накрыло.
Свист кнута над головой и нестерпимая боль обожгла спину. Один, другой, третий. Я чувствовала, как кнут сдирает куски кожи и мяса с тела. Как кровь тонкими струйками сбегает к оголённым ягодицам и ниже по бёдрам к стопам. Кричать от боли не получалось. Сорванное горло от каждого сиплого вдоха обжигало огнём не меньше, чем спину. Я слышала, с каким наслаждением Святослав отсчитывает каждый удар. И с не меньшим наслаждением наносит очередной.
Возвращение в палату получилось муторным. Даже очнувшись, я всё ещё чувствовала боль от кнута на своём теле. В отличие от предыдущих раз в палате стояла тишина. Из окна гулко доносился звук отбойного молотка, по всей видимости, с соседней стройки. Интересно, в какой больнице я сейчас.
Лежать неподвижно, не имея шанса заняться чем-либо, изнуряло. И чтобы не сходить с ума я решила бросить все силы на возвращение. Представляя самые счастливые моменты в жизни, я отдавала мысленные приказы телу. Это было четно.
Те крохи времени, когда я осознавала себя в больнице, тянулись часами. А в чужих и своих воспоминаниях длились вечность. Иногда наступали минуты отчаяния и затмения разума, тогда сознание билось в агонии. Крохи счастья дарили голоса родных людей. Пару раз приходили братья, несли всякую чепуху, дразнили и сулили благо, если очнусь. Младший из старших, хвастался что наконец встретил девушку, с которой готов прожить всю жизнь. Старший, о скором пополнении в семье. И если хочу увидеть племянника, то должна очнуться к его рождению. Василиса рассказывала сплетни про общих знакомых. Никто из них не подымал тему произошедшего. Только позитив.
Приход сына выбил меня из колеи. Это произошло в день, когда я пыталась подсчитать, сколько же так нахожусь. В палату тихо отворилась дверь. Послышались, лёгкие шуршащие от бахил, шаги, за ним более тяжёлые. Я почувствовала, как к тыльной стороне ладони прикоснулись тёплые детские пальчики.
— Мамочка, я скучал.– шёпотом прокартавил мой мальчик у самого уха.
Слегка влажные губы коснулись кончика моего носа. Он всегда целовал в нос и никогда не целовал в щёку. От моего ребёнка пахло солнышком и манной кашей. Маленькая ручка сильнее сжала мою ладонь.
— Бабушка сказала, ты спишь как Аврора и слышишь когда с тобой разговаривают. Можно я буду вместо принца. Просыпайся поскорее.— детские губы вновь коснулись кончика носа.
Если бы можно было, как в сказке поцелуем решить все проблемы...
Мой малыш ещё много чего рассказывал, а моя душа обливалась кровавыми слезами. Больше всего на свете я сейчас желала обнять сына. Как посмела, оставив сына, и пойти к Виктору. Пусть ненадолго, как тогда я думала, оправданием это служить не могло. Хорошая же из меня мать получилась, если даже сейчас не могла обнять ребёнка, сбросив оковы с тела.
Я ловила каждое слово Алёшки, стараясь запомнить всё сказанное мне. Когда всё время молчащая мама увела сына, я забилась в агонии. Душа рвалась на части. Впервые за долгое время меня накрыла тьма, растворяя в себе всю боль.
Сколько так пробыла, не знаю. Возвращение не принесло изменений. По-прежнему я всё чувствовала, обоняла и слышала, но никак реагировать не могла.
Подсознание сменила направление пыток. И теперь вместо воспоминаний из прошлых жизней меня мучили прошедшие события этой. Теперь уже Виктор приходил лично. Это был неоживший труп или бешеный маньяк. Он был самим собой. Статный, сильный, манящий властностью.
Каждый раз он издевался надо мной с идеально заботливым выражением на лице, говоря, что это во благо.
Как же я была глупа, не замечая столь очевидных сигналов его жестокости. Рядом с ним были и его марионетки. Мужчины и женщины без лиц. И лишь один человек имел лицо. Даже в моём подсознании Игнат стоял рядом с ним. Не участвуя, но и не препятствуя другу. А в один из дней он явился в мою палату наяву.
Дверь в комнату тихо щёлкнула замком, отрезая больничный шум. Вошедший молчал. Он ступал осторожно, словно большой кот. Невозможность увидеть гостя, нагнетала беспокойство.
Обострившийся слух отмечал каждый шорох. Мягкие шаги. Шелест больничного халата. Глубокий и медленный выдох. То, как шаги остановились у самой койки. Прикосновение одежды к постельному белью. Больничная палата наполнилась не только тихими звуками, но и ароматом.
Тонкий запах мужских духов коснулся обоняния. Ели уловимый с соблазнительными нотками сандала. Его захотелось вдыхать полной грудью. Один, другой, третий. Этот запах я слышала не впервые.
Знакомым жестом ладонь прошлась по моим волосам. Костяшки пальцев коснулись щеки. Большой палец обвёл контур губ. Душу затопила волна горечи. Одновременно хотелось и отбросить, и прижать к лицу тёплую руку мужчины. Тут же внутри зашевелился гаденький червячок страха. Страха перед новой болью. Ни физической, а душевной.
Дважды я доверяла бешено бьющемуся сердцу. И каждый раз это приводило к слезам и сожалению. В третий раз на этот крючок я не попадусь. Но сколько бы разум не твердил сердцу это весомым аргументом ни казалось. Оно тихо скулило от каждого прикосновения. Видимо, я мазохистка.
Широкие ладони сжала мою кисть, лежащую поверх одеяла. Осторожно удерживая безвольные пальцы, он согревал их своим теплом. Мизинца коснулась нечто приятно шершавое, обвивая его несколько раз подобием кольца, после спустилось на запястье. Запах сандала стал ярче, и тыльной стороны ладони у нового украшения коснулись мягкие губы. Жёсткая щетина приятно царапнула нежную кожу. Будь я в сознании, даже не знаю, как бы ответила на такое. Но сейчас моё безвольное тело покорно принимало подарок и невинную ласку.
Дверь в палату вновь отворилась и захлопнулась с шумом.
— Вы снова здесь!– в голосе Василисы звучали беспокойство на пополам с возмущением.– Я же просила вас не беспокоить её. Что я скажу матери Марены, если она вас здесь увидит.
— То, что и в прошлый раз. Небезразличный к судьбе её дочери коллега, навестил в очередной раз. Да и не беспокойтесь, я уже ухожу.– мою руку аккуратно положили обратно на кровать, спрятав под одеяло.
Не прощаясь, он покинул палату, тихо прикрыв за собою дверь.
— Хоть и красавчик, но всё же он гад ещё тот.– пробурчала подруга, поправляя одеяло.– Надеюсь, когда сможешь, ты сама ему дашь отпор, поскольку я устала это делать. Возвращайся к нам поскорей.
После её ухода я ещё долго думала над произошедшим. Сколько раз он вот так приходил. Как посмел смотреть в глаза моей матери и подруге после увиденного в доме Виктора? Что за вещь одел на мою руку? Главное, как мне воспринимать его помощь и внимание? Мысли не покидали до тех пор, пока не окутал белый свет.
Туман вокруг рассеялся. В этот раз меня не унесло в тёмные глубины подсознания, а выкинуло в типичную больничную палату. Я стояла над своим телом. Грудь, меня спящей, размеренно подымалась и опускалась. Из солнечного сплетения шла серебряная нить. Она пульсировала в такт сердцебиению. Я перевела взгляд на собственное лицо и обомлела. Некогда молочная кожа отдавала желтизной от исчезающих синяков, редкие веснушки побледнели. Уголок нижней губы пересекал запёкшийся шов. Бледные губы потрескались. Под глазами тёмные круги. Ещё один шов над бровью. Впалые щёки. В вырезе больничной рубахи выпирают ключицы. Меж тускло рыжих кудрей выделяется серая прядь. Что же Виктор со мной сотворил. Я с трудом узнавала в лежащей передо мной женщине себя.